Игорь СОКОЛ, Веле ШТЫЛВЕЛД: ПРЕРВАННАЯ ПЕСНЯ ПЛАНЕТАРНОГО РОЯ, НФ-рассказ

1.
В воздухе разливалась неземная лазурь. Казалось, она вызревала за считанные секунды, как будто нес ее олимпийский стайер, который стремился быть первым на бледно-голубой стометровке. Затем лазурь накипала и начинала пузыриться.

Пузырьки лопались, и из них возникали мелко вибрирующие сущности нежнейших цветов радуги. У них были цилиндрические продолговатые тела метизных заготовок, или такими они только казались. Они неслись по небу в разные стороны и рисовали странные фигуры, издали напоминавшие то строгие фигуры Лиссажу, то размытые пятна Роршаха. Инопланетным исследователям они доставляли неприятность, размывая своими бессчетными контурами линию горизонта, разрывая ее. А еще они вроде бы пели. По крайней мере, их слаженные голоса улавливали исследовательские сонары, тогда как каждая отдельная особь, казалось, не издавала ни звука. И все-таки от роя шел гул. Он мешал сосредоточиться, он мешал исследователям думать, он просто их раздражал...
2.
Как здорово мчаться по небу, когда нас несет теплый и легкий ветер. Впрочем, можно двигаться и наперекор ветру, но тогда надо лететь навстречу тем, кто просто вальяжничает на весу, и вызывать у них противоречивые чувства: лететь за нами или игриво препятствовать нам. Нет, лучше все же поступать так, как поступает наше большинство, приветствуя нежный парус попутного ветра.
Раннее утро. Наше голубоватое древнее солнце величественно выплыло из-за горизонта, и мы первыми из живущих увидели и поприветствовали его грациозными «па» в поднебесье, где все так торжественно и тихо, отчего и на душе у нас ясно.
Где-то под нами, в первом солнечном озарении непрерывно плещет бескрайнее море, слизывая мокрым языком мелкую гальку континентального побережья. На нашей планете единственный материк. Мы называем его Большою землей. Так назвали его еще наши предки, однажды спорхнувшие с материка и улетевшие в поднебесье, где мы с тех пор обитаем. Никто не знает, почему это произошло. Существуют легенды, что в нас перешла душа Погибшего мира. Если и да, то мы к этой Гибели не причастны. Мы только память о нем.
Душа и Память... А еще – Воспаренье!..
3.
Они пролетают над самой кромкой наносной длинной косы, которая выдается далеко в залив. Вдоль ее берегов тянутся заросли вьющихся фиолетовых растений. На рассвете они открывают свои лиловые продолговатые бутоны, которые мерно колышутся на длинных тонких стебельках, как бы приветствуя рой цилиндроидов, парящий в солнечном свете.
Вьющимся растениям принадлежит почти вся кромка морского взморья, но их расцветка изменяется от нежно-фиолетовой до буро-коричневой в зависимости от времени суток и возраста отдельных особей. Время от времени старые особи отмирают, и тогда вновь преобладает нежно-фиолетовый фон. И так теперь, как утверждает Память, будет происходить вечно, и Душа с тем вынуждена согласиться...
Между тем, парящие поющие цилиндроиды и вьющиеся растения – не единственные живые существа, населяющие этот мир. Там, где обрываются фиолетовые побеги и отмирают последние ростки-корешки бурых, там и начинается собственно Большая земля, на которой расположены норы Ползающих Внизу. Они изрыли весь континент. Возможно, даже они питаются камнями, поскольку кроме нор и камней на континенте более почти ничего собственно нет. А возможно, они все еще питаются Страхом о содеянном прежде.
– Так не бывает, – упрямо говорит Память.
– Еще как бывает, – настоятельно не соглашается с нею Душа.
4.
Мы, воздушные странники, жалеем этих жалких существ. По-нашему, они лишены и Души, и Памяти. К тому же им не знакома ни воздушная, ни морская стихия. Они уступили все поднебесье нам, а все побережье растениям, и всю свою жизнь живут-ютятся в тесных подземных жилищах, в которых скрываются с первыми лучами солнца, чтобы выползти из нор, перебирая шестью суставчатыми лапками, уже только после заката, когда мы, насытившись терпкой вечерней росой, зависаем низко над кромкою побережья. В это время смыкаются цветочные лепестки, а наша песнь затихает. Мы не смолкаем, мы переходим на шепот и убаюкиваем им вьющиеся фиолетовые заросли: спать, спать, спать – до самого рассвета, до утренней зорьки...
Тут-то и появляются из своих нор Ползущие Внизу и отправляются на охоту за добычей личинок, червей и жуков, а еще камней, без которых представить их трапезы невозможно. Камни перетираются в их желудках в песок, смешиваясь с небольшим количеством трудно добытой скудной порции протеина, и таким образом на планете вновь появляется гумус, в котором и живут черви и откладывают личинки жучки. Так происходит в нашем мире давно, так давно, что наше светило уже успело переменить свой цвет, а колонии прежде редких растений завоевать все побережье.
Тела Ползающих Внизу покрыты коричневой шерстью, и ночью они незаметны. Зато при первых же лучах нашего голубоватого солнца они трусливо прячутся в норы, в которых рождаются и умирают источенные камнями насквозь, провлача ночные, жалкие, совершенно бесполезные жизни. Существует даже легенда, хранящаяся в Памяти, что когда умрет последний из Живущих Внизу, над планетой восстанет Радуга Планетарного Всепрощения. Мы, поющие, в это верим. Так нам подсказывает наша Душа.
5.
Рой разделен на кланы, которые с земли едва различимы. И все-таки мы разбиты на стайки. А посему Мы – это мы и мы, и снова мы, и опять мы... Но это нас не путает, и любой из нашего мы ни за что не перепутается с мы из другой стайки-клана, внутри которой мы – единое целое, а вне – часть целого Мы. Как видите, все достаточно просто. Это только в глазах Ползающих Внизу, и тех, кто иногда приходит со Звезд – все мы однообразны.
Но вот по круглым бокам-обтекателям одного цилиндроида из нашего клана внезапно пробегают золотистые молнии. Это значит, что он хочет сообщить всем иным нам нечто особо важное. Вокруг информирующего собратьев клан обычно образует многолепестковый цветок Лиссажу, расстояние в котором одной особи от другой максимально сближено для мгновенного мысленного контакта. И мы узнаем ошеломляющую нас новость: вновь на планете те, кто иногда приходит со Звезд! Несколько раз они уже прилетали, но задерживались здесь недолго. Их интересовали камни, которые крошат Ползающие Внизу, но камни оказались окаменелым пеплом Погибшего мира и не содержали в себе алчности одних и рабства других, сопутствовавших прежде их добыче в Древнем мире. На нашей планете они переплавились в боль, а затем в пепел, который окаменел и покрыл планету непроницаемой скорбной коркой, из-под которой и выбилось однажды обессоленное море слез, пролитых прежде.
6.
Присутствие очередных пришельцев со Звезд почему-то нас настораживало. Сказывался опыт тысячелетий. Так, например, одни из прежних пришельцев со Звезд были восьмилапыми, покрытые жесткими панцирями и имевшие мощные челюсти. Это они и привезли Ползающих Внизу в надежду расколоть испепеленную корку планеты. Они облазили всю Большую землю и побывали даже на мелких островках, насаждая колонии шестипалых, но не нашли для себя ценной добычи и бросили бесчисленные полчища Ползающих Внизу заживо догрызать до пуповины ранее испепеленную землю. С тем и убрались восвояси на странных металлокерамических посудинах, в которых их, возможно, носит и по сей день в глубинах дальнего космоса, где есть, вероятно, и более обездоленные, и более израненные планеты...
Нынешние пришедшие со Звезд отличаются от всех прежних. Они – иные. У них всего по четыре лапы, но передвигаются лишь на задних, как никто у нас на планете не делает. К тому же их головы кажутся идеально круглыми и на них нет, как у Ползающих Внизу, двух цепких клещевидных захватов, без которых на поверхности испепеленного мира никому из Ползающих Внизу просто не выжить! Но на поверку головы этих пришельцев только кажутся круглыми. Один из соседнего Мы-клана подсмотрел на бреющем и передал всем нам, что внутри своего инопланетного судна с прозрачными круглыми отверстиями они снимают и свои верхние блестящие серебристые шкуры и свои круглые наружные головы, и оказывается, что у них нет панцирей и все равно нет на головах цепких клещевидных захватов. Как видно, в нашем мире они пробудут недолго...
7.
Внутри своего корабля они совершенно разные – отличаются и цветом и ростом: желтые, оливковые и бледнолицые.
Наш рой разворачивается к Большой земле. Обычно, ничего интересного там не происходит. Шестилапые медленно дробят спеченный пепельный панцирь и отрывают в нем новые норы. Но сейчас – эти странные пришельцы со Звезд. Они не разыскивают добычу у себя под ногами. Их почему-то больше интересуют: вода и воздух. Они собирают их в прозрачные сосуды. Уже несколько дней. Ни воды, ни воздуха от этого на планете не становится меньше. Вот смешные уродцы!..
Сквозь солнцезащитные, почти непроницаемые для внешнего света заслонки в съемных шарах видны их разноцветные лица. У того, что повыше – бледнолицего – узкое со светлыми глазами и волосами. Тот, что пониже – желтолиц, широкоскул и узкоглаз. По ширине его лицо вмещает в себя почти два лица узколицего. Они разговаривают. Нам не нужно расшифровывать их речевую знаковую систему. Мы изначально улавливаем общий смысл идущей беседы. Нам всегда понятно, о чем говорят любые пришельцы со Звезд, если только разговор заходит о нас. Ибо мы – Душа и Память, Память и Душа нашего погибшего мира.
8
– Посмотри, Ву, они опять прилетели.
– Да это все те же радужные цилиндры. Правда, их больше чем вчера. Наверное, они нас изучают...
– Зато мы сегодня только вдвоем. Мирная пешая прогулка по трупу древней планеты. Она, похоже, многократно старше Земли. Жаль, что иные не видят этого атмосферного явления.
– «Явления»? По-твоему, они что-то вроде облаков?
– А по-твоему, нет? Уж, по крайней мере, они не медведи...
– А я тебе говорю, это живые субстанции, а вовсе не тучки! И кучкуются они странным образом... Скорее, как пчелы!
– Ты, слишком увлечен, Готик, своей космобиологией. Вот тебе и мерещатся живые на ровном месте. Знай, изучай себе фиолетовые заросли и шестилапых, и на докторскую космобиолога тебе хватит...
– С моими учеными амбициями ты хватил, и вообще, Ву, прекрати называть меня – Готик, я этого не люблю!
– Но так тебя зовут почти все...
– А ты хоть знаешь, Ву, что такое готик? Это стиль в архитектуре, широко распространенный в Западной Европе. Так что же, и мне называть тебя Колониалик? А эти цилиндроиды, между прочим, именно сейчас летят перпендикулярно направлению ветра, а значит, передвигаются осознанно. Сможешь ли что-нибудь возразить?
– Странные какие-то организмы: ни тебе органов чувств, ни конечностей, да еще этот дикий зудящий звук – он меня раздражает! – Ву под защитным колпаком скривил нелицеприятную гримасу. Готфрид ее не заметил. – И все же не верю, что эти парящие колбаски – живые. Чем же они тогда питаются?
– Возможно, даже энергией солнечного ветра. Существует только один способ установить их суть. Попробуем это...
9.
Всем кланом мы зависаем над пришельцами. Они ритуалят. Вы¬сокий и светлокожий берет длинный блестящий шест с тремя разноцветными кнопками. Он направляет его в нашу сторону...
10.
– Что ты, Готик, собираешься сделать?
– Добыть опытный экземпляр. Его и изучим!
– Стой! Это недопустимо – Устав инопланетного исследователя запрещает подобные действия!..
– Победителя не судят. Угомонись, Ву. Нам-то и надо всего один экземпляр...
Тут же из маленького отверстия на кончике шеста вылетела небольшая юркая молния. Она рассекла рой и сразила один радужный цилиндроид...
11.
О, Душа и Память! Пришельцы со Звезд сразили одного из нас насмерть! Мы мгновенно ощущаем непередаваемо страшную боль! Она ранит нас и отбрасывает за барьер выстраданного милосердия.
И тогда весь наш Мы-клан мгновенно ополчается против пришельцев. Мы допустили их на планету, а они вновь возродили в нас боль. Наша бесконечная песнь Души и Памяти ненадолго прервалась...
Мгновенно наш обидчик и его товарищ падают на землю, где рядом с ними уже покоится мертвеющая оболочка нашего радужного собрата.
Мы улетаем. Прощаться нам не с кем. В нас навсегда перешли и его боль, и его Душа, и его Память...
Мы снова запели. Он опять восстал среди нас! Вскоре возродится и его оболочка, но пришельцы со Звезд должны будут знать: причинить страдание одному из нас, значит, причинить страдание всем. Если эти пришельцы действительно разумны – они это поймут. И никогда впредь не применят против нас силу. Одному из них мы подарим прощение, а второго постигнет Нечто...
12.
Из рапорта командиру экспедиции планетарного звездолета «Арктур 2705»:
...Сообщаю о происшедшем, основываясь на показаниях бортового «черного ящика». Во время исследовательского десанта в глубь Большой земли дежурными базы оставались ведущий бортинженер Ву Ван Тхан и космобиолог Готфрид фон Майер. Пополудни местного времени над базой появился «поющий рой» цилиндроидов, в разумный контакт с которыми вступить ранее не удавалось. Между дежурными произошла полемика по поводу природы наблюдаемых объектов, после чего космобиолог предпринял попытку добыть контрольную особь для лабораторных исследований, применив для этого бластер. В ответ оба дежурных были поражены энерголучом большой мощности. В настоящее время Ву Ван Тхан находится в реанимационном отсеке и постепенно идет на поправку, а Готфрид фон Майер помещен в исследовательский санитарный отсек в силу того, что его биологическая структура получила странные изменения вследствие энергетического удара и наблюдаемого в связи с ним планетарного полиморфизма: возникли добавочные конечности, на спине образовался хитиновый панцирь, а на голове клещеобразные захваты. При этом наблюдается угнетенная модель поведения. Внешне он все больше напоминает обитателей Большой земли. Интеллектуальный контакт с ним утерян.
• Рекомендации последующим исследователям:
– В силу выше изложенного – необратимой деградации исследователей вследствие агрессивных действий, предлагаем продолжать исследование «поющих роев» цилиндроидов сугубо мирными средствами.
Начальник службы Внешних Контактов с разумными инопланетными организмами Янко-Чедомир Иович.

Январь 2004 г.

Игорь СОКОЛ, Веле ШТЫЛВЕЛД: ВОРОНЕЖСКИЙ ЭКСПРЕСС

Поезд «Киев-Воронеж» не ехал, а плелся, – так казалось изнывавшим от безделья пассажирам. Карточная игра наскучила, несколько взятых в дорогу газет оказались неинтересными, и четверо узников в купе уныло глядели в окно. Однообразный пейзаж изредка оживляли чьи-то пасущиеся козы либо безвозрастные тетки, продающие семечки.

Попутчики быстро перезнакомились и называли друг друга по именам: Валерий, Александр, Вера и Артем. Валерий был здесь единственным воронежцем, остальные ехали в город в гости или по делам.
От дорожной скуки заговорили о превратностях пути. И тут реплики посыпались как горох из прохудившегося мешка:
– Шестнадцать часов пути – с ума можно сойти! Если по прямой до Урала доедешь.
– Так то по прямой... Взгляните-ка на расписание в тамбуре: от Киева до Воронежа дорога пишет такие зигзаги! Был бы жив Николай Васильевич Гоголь, сказал бы, что здесь действует нечистая сила...
– А еще два часа знаете, на что уходит? На таможенный досмотр! Ночью разбудят всех и станут задавать глупые вопросы типа, а что везете?.. Типа – не знаете. И это процедура повторяется дважды, как будто одного раза мало. Типа, украинский наркотик везем – сало в шоколаде, ха-ха...
– Вот вам, пожалуйста, – Александр потряс в воздухе газетным листом, – здесь перепечатана карикатура из журнала, скажем в переводе, «Европеец». Это – карта Европы в прошлом и в ближайшем будущем. Прошлое – Западная Европа в сетке границ, на Востоке монолит СССР. Будущее – на Западе границы исчезли, вместо названий государств – цельная надпись: ЕВРОПА. Зато на востоке теперь сетка границ с блокпостами и таможенными барьерами. Одним словом, двенадцатый век. И это, когда Европа экономически объединяется.
– Кончай, мужики, политические дебаты. Вагон – не парламент. Погуторили б о футболе. – Категорически вмешалась Вера, добрейшая самовар-тетка кустодиевской натуры.
– Да мы не о политике, а о жизни, – попытался объясниться Валерий.
– Вот если бы мгновенно: раз – и оказаться там, – мечтательно произнес Артем.
– А вы знаете, молодой человек, что такие случаи бывали? – внезапно переключил внимание болтавших пассажиров Александр. – И некоторые из них напрямую связаны с городом, куда мы сейчас с вами едем.
– Неужели? Нельзя ли поподробней?
– Расскажите, пожалуйста.
– Начну я издалека, а свою историю приберегу на потом. Это явление принято называть телепортацией – мгновенным перемещением на дальние расстояния. В истории таких случаев было множество, и первый, пожалуй, зарегистрирован еще в Древнем Риме. Имена действующих лиц не припомню, но суть в том, что тамошний император решил как-то устроить суд над одним философом. Конечно, это было сделано для того, чтобы отправить вольнодумца к прапрашкам. И вдруг сам философ исчез из зала суда. Не сбежал, а просто исчез! А после оказалось, что его видели, – заметьте, в тот же день – в нескольких десятках лиг от столицы. Уточню, что тогдашняя лига была подлинней километра!
– Очередная древняя чушь... Подобных легенд тьма. Стоит ли им верить?
– Римляне были людьми серьезными и ответственными. В дошедших до нас древнеримских хрониках наблюдается строгая логика.
– Все равно, та эпоха так далека... – скептически заметил Валерий.
– Есть и другие факты, и они ближе к нам на целое тысячелетие. Случилось это, – неторопливо продолжал Александр, – во времена набегов половцев на Русь. Оказались в плену два русских воина: один из них был не то боярином, не то знатным ратоборцем, говорят, даже предводителем дружины, второй – тоже не из простых. Чтобы оба не убежали, половцы подрезали им ножные сухожилия. И вот вдруг двое наших пращуров в мгновение ока перенеслись из половецкого стана в русский. Жил еще в те времена и некий святой старец, которого супостаты заковали в тяжкие кандалы. Так вот, он внезапно появился в самый разгар богослужения в переполненном храме, где шел молебен за победу русского оружия. Представьте, на глазах огромной толпы! Конечно, его святость, выражаясь современным языком – рейтинг, после такого новоявления значительно возросла. Хотя, согласен, – на такой дистанции лет многое покажется сказкой: «Свежо преданье, верится с трудом»...
– А я знаю более свежие факты, – с пылом воскликнул Артем. Все с любопытством обернулись к нему.
– Вот недавно прочел в газете: в 1927 году направили на один завод в российской глубинке молодого технолога. Он был комсомолец, активист и все такое прочее. Решил помимо основной работы бороться с суевериями. Это было тогдашним модным занятием. Услышав рассказы местных мужиков, что в лесу завелась нечисть, он отправился туда ночью, чтобы опровергнуть их утверждение. В ту ночь в лесу что-то выло и ухало, и наш атеист страху там натерпелся. Но добровольного поста не покинул. Утром вышел из шалаша, а своего рабочего поселка не нашел. Как баба Ежка метлой смела. Долго бродил, пока не встретил лесорубов. Стал расспрашивать дорогу, а они ему отвечать на непонятном языке. Короче, оказался он в румынских Карпатах. Кое-как жестами да намеками объяснил, что, мол, прибыл из СССР. Лесорубы, посовещавшись и назвав его «камарад», вывели парня к советской пограничной заставе. Только тогда смог вернуться домой.
– Ему, наверное, очень повезло, что на дворе был только двадцать седьмой, а не тридцать седьмой год. А то запросто расстреляли бы как румынского шпиона, – заметил Валерий.
– Другая история, – добавил Артем, – произошла во время Великой Отечественной... В сентябре 1941 года несколько красноармейцев выбирались из окружения. Дело было в лесах – между Брянском и Курском... Один из них – местный, хорошо знавший эти места вызвался пойти в разведку. Прошло определенное время. Разведчик выбрался на берег реки, да не той. С детства знакомой реки не было: ту – быстротечную и узкую как корчагинская колея, сколько раз преодолевал вплавь, а эту – поди переплыви! Да и лес был вокруг какой-то иной: и гуще, и мрачней... Встретил на берегу крестьян, давай расспрашивать, где тут немцы окопались, как их незаметнее обойти... Они на него – как на психа – в самую пору в дурку сдавать, а потом бацнули веслом по затылку и ну тащить в НКВД, мол, упекли провокатора! Там его, естественно, сперва отретушировали от души, но потом и сами диву дались: запросили у своих фронтовых корешей что и к чему, и оказалось: что отретушированный боец действительно приписан к уже не существующей части... Как там у Маяковского:
«Приставу энской части тчк оттого что Маяковский виноват отчасти зпт повелеваю разорвать его на мелкие части тчк».
Так и с этим бойцом. Оказалось, он угодил в Сибирь и перед ним открылась громадная река... Обь! В общем, более на фронт его не пустили – чем черт не шутит! Гоголь не гоголь, а моголь заварился крутейший. Дело дошло до Верховного. Горе-разведчика определили в Подмосковное ПВО. Там и встретил Победу.
– «День Победы порохом пропах!..» – попытался съязвить Артем. – А ведь кто-то обещал рассказать нам случай связанный с Воронежем? Не пора ли?
– Это был я, – беззлобно отозвался Александр. – Сам я в детстве жил в Кишиневе, но случайно оказался в Воронеже. Было это в начале октября 1959 года. А дело было так... Пошел я как-то прогуляться один. Пацан пацаном – тогдашний Кишинев знал неплохо. Бродил я сначала по знакомым улочкам и переулкам, но незаметно вынесло меня в совершенно незнакомый район. А тут, как назло, хулиганы. Такая же послевоенная рвань-пацанва, но чуть постарше. Я дал драпу – во все тяжкие: бегал, бегал, но понял вдруг – заблудился. Улиц не узнаю, да к тому же – заметно похолодало. В наших южных краях в ту пору люд в безрукавках, а тут со всех сторон прут в телогрейках и слова роняют какие-то обледенелые, острые. У нас так не говорят... Дальше больше – забрел в городской парк, а там памятник странному мужику в ботфортах и при усах. Ба, так это же царь Петр, видел его в кино накануне. Та к тому же вроде бы тащит якорь!.. Вот так хрень!.. На весь Кишинев один старинный памятник – и тот Господарю, правда еще есть Котовскому, но тот на коне... Местность у нас сухопутная...
– А у нас – гисторическая, – парировал Валерий. – И Петр при якоре действительно наш! Он здесь потешный флот мастерил. С этого, можно сказать, и началось российское морское владычество! И вам не пришло в голову, что вы в чужом городе?
– Что за реникса? Откуда мне, пацану, было знать? Для меня всем миром было три улицы да два переулка... Посчитал, сам виноват... и вот что еще поразило: у нас – люди розовые, а тут – словно из воска и даже чуть синие...
– Это у нас от регулярного недопития, да и жрать в ту пору было особо нечего. На пайки выдавали по шесть-семь труболитейных месячных макарон. Такая была макарена...
– Так вот, дошло до меня – заблудился и самому мне дороги назад не найти! Подбежал к первому встречному милиционеру, а у того ботинки с загнутыми носами, как у клоуна Карандаша. Одним словом, не наш, но все равно умоляю: «Дяденька, доставьте меня на улицу Фрунзе!»
Тот растерялся. Говорит, все улицы знаю, а о такой не слыхал. И вообще, что ты за шкет? Не беспризорный ли?
– Весьма странно, – заметил Валерий, – Воронеж стоял почти в центре «совка» и улица Фрунзе должна была быть в нем обязательно: Ленина, Калинина, Ворошилова, Фрунзе, позже Гагарина...
– Кто его знает. Может быть мент был тупым, но на всякий случай препроводил он меня в СИЗО. Интересное для пацана место: пьянь, ворье, проститутки, шваль подзаборная. И, между прочим, все любопытствуют, с каких я конюшен? А мне и слова вымолвить страшно... Кстати о милиции: они там обалдели, когда узнали, что я из Кишинева, а я, когда услышал, что нахожусь в Воронеже. Потом отправили телеграмму домой, через пару дней приехал за мною отец и увез обратно. В то время нам пришлось делать пересадку – прямого сообщения между Кишиневом и Воронежем не было.
Тут Артем задумался, что-то припоминая. На его лице появилась скептическая улыбка.
– Знаете, вы только что рассказали достаточно известную историю Алика Кушниренко. Только о встрече с хулиганами в газетах почему-то не было сказано.
– Правильно, формально, я ведь обратился в милицию не с жалобой, а за помощью отыскать дорогу домой.
– И это действительно вы? Тогда вам должно быть за пятьдесят. Что-то не похоже...
– Ну, спасибо, дружище, ты меня омолодил.
Александр достал из кармана молдавский паспорт и дружественно протянул его Артему.
– Можете убедиться, я действительно 1951 года рождения... И без пластической операции. Артем внимательно продолжал изучать предъявленный документ. Затем со смущением пробормотал:
– Право, мне следует попросить извинения.
Несколько мгновений в купе стояла неловкая тишина... Вдруг Вера воскликнула:
– Ой. Я вспомнила знакомую историю, господа. И, кстати, тоже связанную с Воронежем. Работал прежде со мной в одном совковом учреждении милый барбомордик Виктор Михайлович Беседков. Полугном, полухиппи – бородатенький, кучерявенький, отрывной и редкий раздолбай! Слыл туристом СССР и редким алкашом. Был даже начальником целого отдела операторского обслуживания. В его подчинении я числилась сменным инженером. Но видела начальника редко – не в запое, так в загуле, не в загуле, так на Памире или еще где-нибудь – по розе ветров...
– Скорее всего, был блатным, – вмешался всезнающий Валерий, – явно, по одной из двух линий: то ли комсомольской, то ли телефонной...
– Да. Ну, так вот, – пропал он как-то на пару дней, а потом явился с огромной шишкой на лбу, и рассказал какую-то сказку: мол, шел по улице рассеянный и треснулся башкою об столб. А потом оказался в Воронеже, откуда его доставила милиция. Тогда еще над ним посмеялись, и потешались бы еще долго, если бы вскоре не пришел на фирму счет, так сказать, за услуги из Воронежского вытрезвителя. За такие ксивы в те времена лишали квартальной прогрессивки.
А наш шеф, человек дотошный, не поленился узнать, что в те два дня, когда Беседков отсутствовал на работе, рейса Киев-Воронеж как раз и не было. Вызвал беднягу на ковер, и давай выпытывать, как, мол, тебя туда занесло? Каким несвятым духом?!
Тот отвечать, мол, врать не смею, а объяснить не сумею. Иду, в столб, искры между глаз так и посыпались, а чуть оклемался – здравствуй, Воронеж, и ботинки милицейские, не киевские, с какими-то по-клоунски загнутыми вверх носками. Как и положено провинциальной милиции. А вытрезвитель – стандарт: четыре витых колонны как на Эстонской и два ряда нар. Одних вяжут, других – промывают, третьим и двух копеек не дают позвонить родне о случившемся...
Вера замолчала. Заговорил Александр:
– Вот что интересно, все случаи, о которых здесь говорили, непременно связаны с некоей опасностью. Древнему философу суд грозил казнью, о пленных русичах – ничего не добавишь, или вот, ночь в темном лесу, где выли волки, рискованный выход из окружения, и затем – бегство от хулиганов, или в случае с Беседковым – бегство от добровольного безумия. Не о нем ли так мудро сказал Сократ?
– Слава Богу, мы едем по штатному расписанию, – чуть причитая, вмешался Валерий. И успокоительно добавил:
– А вы хоть знаете, что наш Воронеж необычен. В нем исторически сформировался особый конгломерат нескольких пограничных культур: прежде всего, – центрально-российская, затем – веяние Украины – слобожанская, к ним добавьте поляков с евреями и донских казаков, которые почище кубанских стерегли дикую степь. Даже исторически – кубанцы были данью Екатерине Второй, а на вольный Дон кого только не занесло.
– Ну, словно как экскурсии, – удивилась Вера.
– Угадали, – кивнул Валерий. – Дипломированный городской гид с десятилетним стажем. Однако, продолжим: может быть, Воронеж не случайно притянул к себе славянского мальчика из Молдавии?
– Ну, это уже чистая мистика, – засомневался Артем.
– Да, кто его знает. Сегодня вроде наука даже телепортацию с телекинезом признавать стала. Заговорили о торсионных полях, сняли кепочку перед биолокацией, а ни черта толком не понимают. И так скоро, думаю, не поймут.
Вскоре стало темнеть. Разом смолкшие спутники ощутили усталость. Она словно стала давить на них бесформенной серой ватой.
– Кстати, о Беседкове, – напоследок сказала Вера. – С годами он пить не бросил, но странным образом устаканился. Молодой бесквартирный специалист, он мог в совке ожидать жилья, честно скажем, до березовых веников. У других ведь как – ждут хазы десятилетиями. .. А чуть что – брак не удался и обычный развод разрушил не только планы но и последние надежды и на свои пожизненные жилметры. Так было и с Виктором Михайловичем, но после Воронежа все коренным образом переменилось: вторая жена при разводе оставила ему внезапно квартиру – ей было куда уходить, а третья излечила его от «хроники»... Все теперь вроде бы ничего, но он до сих пор верит, что был похищен «зелеными человечками». Да еще взгляд у него стал временами блуждающим. Вот, собственно, и все.
На перроне отстойного пути при Воронежском горвокзале зычно перекликались обходчики:
– Какой долбень загнал сюда за семь часов до прибытия этот киевский поезд. Ему самое время ползти сейчас под Луганском.
– Там сейчас и змея не проползет. Только что получили телегу о взрыве на химзаводе... Тому поезду крышка.
– Ничего подобного: это он. Номер дизеля совпадает, да и двух Дмитричей не бывает... Вон, видишь, пошел в диспетчерскую докладывать о прибытии...
– Кондратий, а мы не калгановки накануне вкусили?
Раздался резкий тепловозный гудок. Со всех сторон к поезду спешило плотное милицейское оцепление.

Сентябрь-октябрь 2003 г.

Игорь СОКОЛ, Веле ШТЫЛВЕЛД: ИГРА В ГЛЯДЕЛКИ, НФ-рассказ

Выездное заседание Верховного суда планеты Земля по поводу рассмотрения дела серийного убийцы Валентина Петренко окончилось. Один из участников заседания – доктор юриспруденции Герхард Юм, пребывая в скверном расположении духа, брел в сторону подземного шестиэтажного супермаркета с претенциозным названием «ГЛОБУС», расположенного под главной площадью региональной столицы.

Большинство граждан ходили сюда на экскурсию, как в музей, чему чрезмерно способствовала вороватая городская мэрия. Элитными здесь слыли не товары, а цены. Они были просто астрономические!

Юм про себя обзывал подобные заведения – наглым пылесосом для чистки карманов. Но ГЛОБУС был из разряда сверхнаглых – он просто ужасал своим навязчивым бандитизмом. Представьте себе кейс стоимостью с прихожую трехкомнатной фешенебельной квартиры. Тут же за углом, в обыкновенном городском ЦУМе он продавался по цене в 15-20 раз ниже – предупредительно, ласково, изысканно. А здесь по-хамски и зло. Продавщицы – казенные проститутки – уверенно раздевали зевак, отчего казалось, что беспредел ГЛОБУСа в этом мире глобален. Хотелось срочно заказать модерновый аннигилятор и аннигилировать этих надрессированных девушек вместе с мэром, который на Всепланетарном Совете ловко становился на голову, за что и получил название – ГОРОДСКОЙ ЗАДНИК!

Доктор Юм бродил здесь исключительно редко, когда витали в мозгу новые мысли и возникали странные идеи. На этот раз было о чем задуматься... Каждому из членов планетарного Верховного суда было предложено самостоятельно ответить на поставленный вопрос: почему, несмотря на постоянный рост благосостояния, на Земле все возрастает количество жесточайших немотивированных убийств?

«Я хоть и очередной Юм, но отнюдь не философ, – раздраженно подумал он. – За многие годы госслужбы вполне поднаторел в вынесении всяческих приговоров, но скорее, как исполнитель, а не наказатель, поскольку не был силен в анализе социальных корней преступлений. Да и не мое это дело: социологи, моралисты, социалисты, журналисты, – пожалуйста, меня же – увольте. Есть факт и де-факто, постфакт и де-юре... И все!»

Проплыв лифтом внутри прозрачной колонны, Юм оказался в преддверии музыкальной площадки, маленькой эстрадки, на которой выступал, скажем, небольшой оркестрик настырных аборигенов созвездия Альдебарана, напоминающих гигантских богомолов – необыкновенно выросших у себя во внеземелье, которые казались состоящими из одних только лап. Эстрадная площадка была не из дешевых. Мэр умел брать, а эти альдебаранские лапы умели давать на лапу окрестным Героям. А что? Те – Герои, а эти – Пришельцы... У одних – земные Звезды, другие со звезд! Известно, рука лапу моет...

– Господин, – внезапно прозвучал над ухом юриста требовательный механический голос, – сделайте заказ или освободите место за столиком – мэрия решительным образом требует оплаты каждого посадочного места!

«Пересажать бы их всех!» – подумал в сердцах Юм. Но вслух возражать не стал. Юрист решительно встал и направился прочь. В этом эксклюзивном заведении чашечка кофе стоила месячный проездной на метро, а кружка пива была эквивалентна по стоимости бутылке «Наполеона» урожая тысяча восемьсот затертого года... От этого пивного урожая нектары хлебал, естественно, мэр – герой и мздоимец.

Юрист вышел и направился к антикварной лавке с гордой надписью на муниципальной вывеске:

«ВЕСЬ АНТИКВАРИАТ ПОДЛИННЫЙ! НОВОДЕЛОВ НЕ ДЕРЖИМ».

Здесь по баснословным ценам продавали обломки прошлого – легендарного и очень: первые виниловые пластинки «БИТЛЗ» и «РОЛЛИНГ СТОУНЗ», гусиное перо, которым якобы писал Вальтер Скотт – поди проверь, лунные вымпелы, доставленные на поверхность естественного спутника в позапрошлом веке, кстати, сам городской мэр был ужасным раритетом того же времени...

Вдруг внимание Юма привлек небольшой бронзовый бюст человека желтой расы в обыкновеннейшей кепке. Взвесил на ладони – тяжелый: очевидно литой. Снизу оказалась выгравированная надпись:

ПАВЛИКУ ОТ КОРЕЙСКИХ ДРУЗЕЙ. ЛЕНИНГРАД, 1955 г.

Следовательно, это «великий вождь» Ким Ир Сен – один из государственных лидеров, планомерно превращавших часть Корейского полуострова в концентрационный лагерь, под фанатическое ликование собственного народа. Знакомый феномен – подобных черных родимчиков в мировой истории было, увы, немало...

Юм поманил пальцем продавца – указал на необычную надпись:

– Чтобы купить эту безделушку, необходимы знание русского языка и перипетий истории призабытого двадцатого века. Местным нуворишам подобный раритет малоинтересен, а жаль. За доставку на Марс, в земное святилище в тамошней долине Сидония, мне обещаны буквально золотые горы... Вам, милейший, этого не понять. Просто они там чтут память земной цивилизации.

Продавец угрюмо посмотрел на эстетствующего юриста и злобно зашипел на него. В лакейском голосе и в самом выражении лица было столько ненависти, что пораженный Юм отшатнулся:

«Вот тебе и одна из древнейших столиц планеты! Ей Богу, не продавцы, а сплошные мизантропы. Их бы хоть тестировали, что ли... Где таких набрали – у каждого в душе предпосылки стать тем самым убийцей. Сейчас такому ударить меня мешает только страх потерять свое непыльное рабочее место. Но не доведи, Господь, встретиться с таким в темном углу!..»

Огорченный судья пешком добрался до гостиницы, поднялся на сорок второй этаж и, войдя в номер, принял две таблетки снотворного...

Сон сморил его незаметно.

Проснулся он внезапно, словно от легкого толчка. Впрочем, можно ли это назвать пробуждением? Глаза его оставались закрытыми, но все же Юм видел висевшее в воздухе существо? – нет, скорее видение, напоминавшее огромную каплю или сосульку, заостренную книзу.

Вверху просматривалась вполне человеческая голова со странным бесполым лицом. Худенькие блеклые ручки беспокойно теребили что-то невидимое. Пространство перед существом пульсировало фосфоресцирующим светом. Внешне оно напоминало иллюзорный воздушный водопад.

– Кто вы? – удивленно спросил проснувшийся. Последовал телепатический ответ, проникавший прямо в подкорку:

– В вашем пространстве я не материальный объект, а ментальный – практически проекция. Я хочу перед тобою открыться. Ты готов меня выслушать?

– Смотря о чем пойдет у нас разговор, – осторожно ответил юрист.

– Я представляю мир, который вы назвали бы сверхцивилизацией. Мы предлагаем вам необычную помощь. Готовы ли вы навсегда решить проблему адекватного наказания убийц?

Многоопытный Юм неопределенно кивнул. Это была настоящая планетарная боль, не имевшая окончательного решения. Пришелец чуть торжественно заговорил:

– Дело в том, что у себя в мире мы извлекаем из убийц тонкую составляющую, можете называть ее по привычке душой. А дальше с ней происходит вот что...

В верхнем углу комнаты возникло нечто вроде фиксированной голограммы: скованный наручниками арестант, лежа на металлическом столе, медленно приближался к непонятному агрегату.

Стол подкатывался к неизвестному устройству, напоминавшему формообразующий соленоид человекоподобного профиля. Контур профиля постепенно подстраивался под тело убийцы, пока не раздалось негромкое шипение.

В этот миг от соленоида по направлению к голове осужденного протянулись многочисленные тонкие оранжевые лучики. Постепенно спектр их захвата расширялся – они становились ярче и шире.

– Это так называемые лучи жизни, – прокомментировал «картинку» пришелец. – Психическая сущность убийцы уже перешла в тонкий мир.

«И что же из этого следует?» – задал Юм беззвучный вопрос. Ответ последовал незамедлительно.

– Мы поместим его душу в одно субпространство с душою убитого. И затем между ними состоится ментальный поединок. Существовать останется тот, кто по моральным законам Вселенной имеет на то больше прав. Как видите, все прозрачно.

– А где же вы отыщете души убиенных...

– Ха, – в голосе эфемерной сущности прозвучал сарказм, – души убиенных сами тянутся за убийцей. Они обычно и доставляют его на самый последний суд. Но посмертное судейство в мире живых никого еще не утешило...

Юрист, затаив дыханье, невольно наблюдал за странным видеозрелищем. В закрытом пространстве, напоминавшем то ли операционный бокс, то ли тюремную камеру-одиночку, находились две призрачные фигуры.

Одна из них, словно оживший убийца, другая – хрупкая белокурая девочка со страшной рваной раной на горле. При эксгумации тела, которое на Земле разыскивали несколько месяцев, в протоколе было бесстрастно записано: «проникающее горловое ранение несовместимое с жизнью».

Ментальные проекции убийцы и жертвы внезапно впились друг в дружку немигающими взглядами, как в детской игре в «гляделки». В первой трети двадцатого века эта провинциальная игра была более чем популярна и вызывала обмороки у чувственных гимназисток и дамочек из высшего общества. Иногда для того, чтобы им реально помочь, требовалась самая настоящая нюхательная соль, о которой в последующем просто забыли.

Постепенно под взглядом жертвы призрак убийцы начал таять и съеживаться. В его округленно оцепеневших глазах мелькнул панический ужас. Безвольный взгляд остановился и тут же потух. Еще миг и в камере осталась только девочка, словно озолоченная ровным и тихим сиянием. Возмездие состоялось...

Затем призрак девочки легко прошил, казалось бы, плотно непроницаемые стены и поступил в местное «чистилище», где и обрел окончательную кашевидность.

Юм поразился, и тут же услышал голос, проникающий в подсознание:

– Вот так у нас решаются вопросы о справедливом возмездии: чинно и благородно, без ваших дурацких Сводов Законов и путаных подзаконных установлений! Каково?!

Юрист задумался. Что-то в увиденном накануне было ему не до конца ясно. Требовались уточнения, хотя чисто визуально схема воз­мездия казалась действующей. И тогда Юм задал наводящий вопрос:

– А собственно вы, сударь, кем были в жизни земной – жертвою или палачом?

– Простите, но мы не так формулируем возможный ответ. Дело в том, что сам я – симбионт возмездия равный себе подобным. Иных среди нас просто нет!

– И что же вы ощущаете? – тут же поинтересовался юрист.

– Если честно, то тончайший снобизм непрощения. Вам, наверное, этого не понять. Но попытаюсь уточнить: как сущность убийцы – я ощущаю бесконечное чувство страха, а как сущность жертвы – удовлетворение осуществленной мести...

– Так что же вас тревожит тогда? – попытался уточнить для себя Юм. – Ведь если вы вполне самодостаточны, зачем же вам печься о нас?

– Собственно меня волнует мой нездешний ранг в вашей традиционной иерархии правосудия. Мне в ней, по вашим земным понятиям, просто нет места, а ведь я воплощение наивысшей справедливости...

– Положим, тогда ответьте на мой последний вопрос, – не унимался юрист. – Как бы вы у себя там отнеслись к проблеме серийного убийцы, такого, например, как наш нынешний подсудимый Валентин Петренко?

– Я бы выступил в роли его адвоката, поскольку в одной из моих составляющих заложен такой же убийца... Хотите, дам ему слово?

– А это возможно? – поразился Юм.

– Все тут зависит от интеллигентности жертв. Вот, пожалуйста, они меня пропускают... – В воздухе образовались грязно-серые волны... — Ха-ха-ха, они думают, что я у них подавлен и рецессивен. Да я просто непрерывно наслаждаюсь кровавыми делами физических рук своих. И не беда, что их у меня более нет, зато всегда со мной эти слабаки, которые не сумели за себя постоять... Они – памятник моему земному всесилию. Разве вам не известно, что зло всегда тестирует земное добро? Я просто выбраковал этих пушистиков и сделал жизнь на вашей земле прочней!

– Достаточно, подсудимый, – потребовал по привычке юрист. – Кассационная жалоба земного зла отклоняется. Так и передайте своим подельникам.

Серый туман сгустился до черного облака, послышался сильный треск электрического разряда, за окном ударила молния и отбросила на землю тень поверженного демона-искусителя.

Декабрь 2003 г.

Игорь СОКОЛ, Веле ШТЫЛВЕЛД : КОРНЕВИК, НФ-рассказ

1.

Лоции звёздного моря Зордака окончательно уточнили только к началу двадцать второго столетия. Много спорили. Случалось до хрипоты. Человечество расселялось. Возникли уже и первые земные колонии на Марсе, Луне и Венере. Космические расы древних марсиан и лунитов всё ещё оставались малоизученными, но даже первая корреляция знаний землян и новых соседей об их общем космическом доме привели к тому, что образовалась некая область реальных космических трассировок, соединяя крайние точки которой условно получили некий контролируемый объем, который и нарекли космическим морем Зордака.

А раз было определено море, то тут же последовало привычное обустройство космопортов – от давних до новых, от ближних до дальних. И тут же срочно потребовались звездные карты кратчайших безопасных проводок к этим и любым иным мыслимым космопортам непрерывно исследуемой Ойкумены, в глубинах которой организовывались региональные планетарные сообщества, именуемые традиционно Земля-2, 3… и так далее…

Марсиане первыми провели космотрассировку на Клос. Не поленились отметить эту планетку у себя в звездных лоциях и луниты. Обе косморасы-соседки почему-то очень коротко и отрывисто на своих языках называли эту планету с отхлестом, который вместе с названием земные космолингвисты перевели как неуважительно-презрительное – «корневик».

Земляне нехотя почесали затылки и рискнули отправить на Клос-«корневик» крохотную экспедицию, скорее для навигационной пристрелки – мол де насколько точно всё так плохо, если реально сама планета была словно списана с пустынных, но поддающихся рекультивации районов Земли. Для землян подобная схожесть была шансом. А с шансом, как говорится, не шутят… К тому же располагалась планета Клос-«корневик» на пути к планетарному сообществу, отмеченному на звездных лоциях в качестве Земли-17…

2.

– Сироженко, расскажи о годовом режиме реки Конго.

– Зимой река замерзает...

Взрыв хохота, потрясший вслед за этим ответом стены 23-й николаевской школы, был подобен шуму Ниагарского водопада. Его слышали все четыре этажа плюс гардероб, находившийся в подвале. Самое обидное, что смеялись даже отпетые двоечники, сами способные сморозить если не такую, то подобную или же еще большую глупость.

А всё потому, что Сашины мысли были заняты хоккеем, точнее – вчерашним проигрышем команде соседнего двора. Он, далеко не худший ученик в классе – а по некоторым предметам даже лучший – так и не прислушался, о какой реке речь шла – о Конго или Тунгуске…

С тех пор этот эпизод из школьной жизни много раз приходил к нему во сне. Как правило, это случалось тогда, когда в реальной жизни, наяву, экзобиолог Александр Павлович Сироженко находился – как бы поточнее выразиться? – в интеллектуальном тупике.

В такие минуты ему подсознательно хотелось вернуться в то время, когда он был просто Сашкой, и утверждение о замерзающей африканской реке могло быть самым большим его промахом. Пять минут позора в надрывно гогочущем классе – только и всего… Впрочем, в те далекие времена он сам любил развлекающие всех клоунады, за что и нагорало ему порой на орехи.

3.

Александр встал из-за многофункционального приборного стола и, подойдя к иллюминатору, бросил бездумный взгляд на ровную как стол поверхность планеты, местами напоминавшую выгоревшую под знойным солнцем степь родной Таврии. Впрочем, сходство было обманчивым. Степь не таила в себе ловушек и тайников, кроме разве что сусликовых нор, неопасных для человека. Зато здесь…

Каждый колонист как личную беду воспринял известие о том, что недалеко от экватора пресловутые зыбучие пески, проклятые всеми мыслимыми проклятиями на доброй сотне языков космического расселения, засосали транспортный челнок «Норберт Винер» – столь же совершенный, сколь и дорогостоящий. Правда, по счастливой случайности, экипаж в то время отсутствовал…

Вернувшись из вылазки с впервые исследуемого квадрата планетарной поверхности, люди не обнаружили на месте своей челночной обители хоть бы нечто, что напоминало хотя бы остов разрушенного космического аппарата. Разве что безбрежный песок где-то ещё шевелился…

Словом, то, что на сей раз не погибла ни одна человеческая жизнь – высочайше ценимая в дальних экспедициях космической экспансии землян, конечно, могло быть утешением. Но при этом погиб совершеннейший аппарат с колоссальной начинкой длительной поддержки жизнедеятельности и всяческим научным оборудованием, без которого люди выглядели на Клосе не более чем бродягами в бесконечной вселенной...

К тому же каждый из исследователей не поддающегося укрощению Клоса хорошо знал, во что обошлась земным налогоплательщикам и многочисленным галактическим их собратьям нашпигованная всяческими техническими новинками керметовая громадина, и оттого каждый чувствовал себя в виноватых.

Но с другой стороны, возникал вполне законный вопрос – не могли уйти все, не оставив даже дежурного? Хоть что он смог бы сделать, этот дежурный, в такой критической ситуации?! Пострадавших расформировали и разослали на дальние орбитальные станции, что было равноценно вполне цивилизованной, но достаточно непрестижной космической ссылке, из которой никто более в Космос не вырывался, а так и оставался навсегда в поселенцах без права посещения даже ближайших планет…

Впрочем, этот случай был не единственным, просто самым впечатляющим по размаху. Проклятые зыбучие пески составляли едва не треть всей планетарной поверхности, и что самое страшное – никто никогда не мог сказать, где именно окажутся зыбучими эти пески сегодня, и где станут таковыми завтра.

4.

…Приказав себе снова лечь, – до подъёма оставалось два часа, необходимо соблюдать распорядок дня! – Сироженко со злостью подумал:

«Как же так? Покоряем колоссальные расстояния между звездами, овладели секретом перехода в подпространство, а с зыбучими песками так не научились бороться. Даже на родной Земле! Что уж говорить о дальних планетах...»

Две недели назад он поступил вовсе не по-славянски – сходил к психоаналитику. И там, в кабинете, выложил, с трудом стараясь не выходить за рамки приличия, всё, что думал о двух непосредственных руководителях по проекту «Корневик», точнее, об их стиле работы.

Начальник сектора Рютаро Хасимото раздражал его своей вечной невозмутимо тихой, но твердой уверенностью в собственной правоте. Напарник – несколько старший по возрасту и космическому стажу Кришнамурти – искренней – или всё же показной? – верой в богов древнеиндуистского пантеона и некоторыми то ли привычками, то ли обрядами, иногда выглядевшими неуместно – вроде ежедневного получасового стояния на голове. Впрочем, чего ждать от человека, в чьей фамилии присутствует имя Бога?

Но дело было не только в этом. Руководство сектора, к которому принадлежал Александр Павлович, поставило перед ним, как перед биологом, сложную задачу – выяснить, срастаются ли под землей волоконные ткани корней отдельных растений – тех самых "корневиков", протянувших свои подземные щупальца на десятки метров вглубь бесконечных песков. Впрочем, легких задач у космоисследователей отродясь не бывало. Но…

При этом никто не принял во внимание, что сам Сироженко собственно, не ботаник, а зоолог, а ещё точнее – океанолог, и привык иметь дело с иглокожими, двоякодышащими и прочими обитателями глубоководных глубин и побережья. Проще говоря, на этой пустынной планете для него работы: не было. Но кто-то из прежних исследователей ввернул в отчет почти поэтическую метафору, вставив нечто о бесконечном песчаном океане… И пошла писать губерния… Где-то о песке информация потерялась, то ли киберанализатор отфильтровал нелепое в его понимании прилагательное и получилось почти адекватное его профессии очередное океанографическое исследование очередной «мокрой» планеты…

Вот и пришили его к планете, на которой он был необходим столь же, как рыбке зонтик… – где сам он, как ему представлялось, не особенно оказался полезным… Эти киберанализаторы ещё в шахматы сыграть с вами сумеют и очень даже на гроссмейстерском уровне, а вот разобраться: надо ли рыбке зонтик, а космо-океанологу совершенно сухая планета – им не дано…

Но приказы не обсуждаются, и он старался. Путем долгих тягостных экспериментов его людям удалось выяснить, что ткани отдельных «корневиков» не только переплетаются, но и цепко срастаются между собой, как, впрочем, и со всем, что имеет природу отличную от песка.

Скажем, уроненный на поверхность планеты анализатор состава почвы и оставленный всего на несколько часов к исходу планетарного дня может быть запросто заплетен в тончайшие волокна «корневика», из которых его зачастую можно просто не вырвать… И в эдаких «колыбелях для кошки» были едва ли не все пески… Так какая может быть польза от столь внешне необозначенных знаний?

Нет, уж увольте… Не достаточно ли здесь было познаний самого захудалого техника-лаборанта и экспедиционной предупредительности, предписывающей согласно действующего в экспедиции Космоустава, одно из правил которого явно гласило, что «…на исследуемой планете все технологическое оборудование и/либо ручная кладь должны прикрепляться либо к перемещаемому по планете исследовательскому планетоходу, либо индивидуальным карабином к технологическому костюму на теле исследователя, при этом в обоих случаях вес закрепляемого инструментария и/или оборудования не должно превышать 1/15 части от веса базового объекта».

Этот вопрос он мог задавать, только оставаясь наедине сам с собой или со штатным космоаналитиком, что, собственно, он и сделал.

5.

Том Стивенс выслушал внимательно исповедь Сироженко и посоветовал ему не выносить из кабинета первую часть высказанных соображений, не то его могут обвинить в неуважении к чужим культурам и едва ли не в тотальной ксенофобии. Что же касается второй части, сугубо научной – наоборот, вынести свои сомнения на Региональный Совет Первопроходцев.

«РеСоПер как-то не звучит особо благовонно по-русски», – с легкой иронией усомнился про себя Александр, и от этого ему стало чуточку легче. Но, конечно, держась в рамках принятых норм общения ему следовало поступить именно так…

Сироженко сухо поблагодарил явно не смешливого психоаналитика, так и не развернувшего в своем воображении на родном чисто английском весь этот РСП, и оттого не понимавшего всю безнадежность его вполне прагматичной рекомендации… Да и ксенофобом он не был. Если бы не подобную, но даже менее бесперспективную задачу поставили перед ним другие члены Совета – например, Кузнецов или Родригес, реакция была бы такой же...

Кто-то бьется над проблемой преодоления «зыбучей» угрозы, кто-то повышает устойчивость и цепкость аппаратных жилых модулей, – вынужденных в прямом смысле стоять на песке, а он, экзобиолог, должен решать задачу отнюдь не животрепещущую! Впрочем, с другой стороны – как посмотреть… Если только… Не мог же так запросто сглотнуть «корневик» целый орбитальный челнок… В стационарно наблюдаемых условиях до сих пор он «зажевывал» не более чем какой-нибудь универсальной отвертки либо карманного фонарика… Ам – и не вам!

"Сегодня нам необходимо побеседовать с Кришнамурти начистоту", – подумал он, засыпая…

6.

...Войдя в каюту администратора, где Кришнамурти как всегда в это время суток находился в позе спящей летучей мыши – разве что без жердочки, –Александр терпеливо дождался окончания процедуры, способствовавшей, как уверял сам индус, мыслительной деятельности. Затем кивнул и начал с ходу – вежливо, но решительно:

– Вам не кажется, коллега, что нас с вами, или, по крайней мере, меня! – стараются сделать, так сказать, звездочетами в весьма точной науке? Вам знакомо это слово? – Он четко выговорил: "звездочет" и перевел на космолингво обе его составные части.

– Интересная мысль! – По взгляду Кришнамурти было невозможно определить – говорит ли он серьезно или же с насмешкой, – Понимаю, что вы хотите сказать. Настоящие ученые решали задачи первостепенной важности – например, искали способы борьбы со смертельными болезнями или устанавливали: основные физические законы Вселенной. А некоторые, видите ли, звёзды считают! По-вашему, это так?

– Именно. Я бы не хотел оказаться в категории «некоторых»…

Кришнамурти чуть помолчал. Затем нараспев произнес, подняв вверх длинный коричневый указательный палец:

– Вас не удивит, коллега, если я начну издалека?

«Вы иначе не можете», – чуть не вырвалось у вспыльчивого Александра, но годы аутотренинга сделали своё – пересилив себя, на сей раз он сдержался. Кому-то эти его усилия со стороны показались бы просто смешными, если бы только не известный в научной среде случай, как необузданный и прямолинейный Нильс Бор к старости превратился в саму предупредительность и был назван самым галантным ученым всей Скандинавии чуть ли не шведской королевой во время вручения ему Нобелевской премии…

Пока же индус расположился на удобном низком топчане в дальнем углу каюты и заговорил тихо, размеренно, медленно и мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Внешне могло бы казаться, что он всё ещё медитировал. Но вместо этого Кришнамурти совершенно неожиданно нараспев произнёс:

– Вам известно древнейшее священное растение моей родины – баньян?

– Конечно, баньян – то же, что фикус.

– О нет, не совсем… То, что вы, европейцы, называете фикусом и выращиваете в кадках – лишь бледная пародия. Такое же жалкое зрелище, как гордый бенгальский тигр в клетке… Впрочем, не будем отвлекаться… Баньян – это дерево-роща, ветви которого, достигнув определенной длины, свешиваются до земли, а затем, прорастая в неё, обретают корни, и таким образом становятся стволами. Каждый ствол, в свою очередь дает жизнь еще нескольким веткам. И так далее… В древней летописи говорится о случае, когда под сенью одного баньяна укрылось целое войско. Если бы на пути роста этого чудесного дерева не было препятствий, и если бы на всей Земле был климат Индии… Жаль, что это невозможно, – но, по крайней мере, если допустить это теоретически, то баньян мог бы завоевать поверхность всей планеты. Вам, конечно, уже ясно, к чему я клоню?

– Не трудно догадаться... На этом шарике все мысли вертятся вокруг этой чертовой «верблюжьей колючки»… Простите, но разве вы хотите оказать, что «корневик» – тот же баньян, – только растет в земле? Или скорее даже под землей – под грунтовой песчаной подпушкой – достаточно ли правильно я вашу аналогию понял?

– Конечно, мой друг. Помните, как вы были скептически настроены, когда ваш шеф Хасимото сказал, что мы можем попытаться сделать эту колючку союзником в борьбе со стихией? Сопоставьте это с возложенной на вас непосредственно задачей – и вы увидите путь к истине. Ведь волоски-волокна срастаются – теперь мы это знаем точно. Нет так ли?

– Да, конечно... И что же вы предлагаете – засеять «корневиками» всю поверхность? – Сироженко вдруг просиял. Давившее на него всё это время изнутри сознание собственной бесполезности куда-то исчезло. – Из живых корней-щупальцев «корневика» со временем мы сможем образовать цепкий поверхностный наст, и тогда «зыбучие» пески станут устойчивыми.. Вы думаете, у нас получится?

– Не вижу к этому особых препятствий. Ведь не «корневик» же утащил целый звездолет, а характерная особенность «зыбучих» песков всасывать в себя всё подобно пылесосу, а шалости «корневика» только укрепят почву и рано или поздно приведут её в комфортное для дальнейшей колонизации состояние. И вот что ещё… Посудите сами, никаких иных природных богатств сегодня на этой планете нет. Единственное её достоинство – это промежуточное транзитное расположение между Землёй-17 и другими освоенными нами космоареалами. Она находится именно там, где находится, и в этом её конечная ценность. В будущем – это всего лишь транзитно-транспортный космопорт размером в планету. И только… К чему же огород городить… Не будьте занудой и пишите поскорее отчёт с вашими рекомендациями. Это и спасёт вас от хандры и от общения с придирчивым и ворчливым начальством. Ну, разве что добавьте, что планета может быть использована и как планетарный склад горючего с равномерной нагрузкой по всей поверхности. А вот ремонты порекомендуем всё-таки делать в орбитальных доках… Пишите – и вы спасены!

Сироженко встал и облегченно вышел за дверь. В словах шефа было нечто от известного восточным славянам «административного восторга», о котором писал ещё Грибоедов, но о котором в дальнем космосе чуточку подзабыли…

7.

«Трезво порассуждаем», – подумал про себя Александр. – «Ведь реально здесь на Клосе «корневик» – не баньян. Он давно мог смело захватить всю поверхность планеты, но, похоже, она его всё время пытается сбросить с себя, например, теми же «зыбучими» песками… Скорее всего это растение – инопородный биологический захватчик… Захватчик… На том и порешим»…

В каюте вспыхнул видеорепродуктор, и перед ним снова возник трехмерный облик Кришнамурти.

– Я вот что подумал, – безо всякого вступления продолжил их разговор индус: – Нам действительно не повезло с чисто сухопутной поверхностью – это она оказалась нашим первейшим врагом! «Корневик» же поможет нам нейтрализовать этого злейшего врага, и когда песок опутают корневые структуры, вернее, один огромнейший «корневик», так сказать, возникнет подземный мат из корней, как тут же задача, которую поставили перед нами окажется выполнимой… Не тяните, пишите отчёт и делайте подробнейшие заключения… Особенно акцентируйтесь на деталях. Наверху это любят. Да и начальство не пришлет никого с грозной проверкой…

– Или в очередной раз направит к нам очередного космо-океонолога, – попытался сыронизировать Александр.

– А это уже зависит только от вас… Что напишете, того и пришлют – или техников-зеленстройщиков или грозных ревизоров с их возможными неутешительными для каждого из нас выводами.

– Хорошо, господин Кришнамурти… Я как бы и не возражаю, но всё-таки уточните, пожалуйста, вашу позицию!..

– Каждая отдельная деталь может не знать, для чего существует машина в целом, – невозмутимо ответил Кришнамурти. – Ваша задача написать профессиональный отчет, а моя – профессионально отстоять ваше мнение на административно-управленческом уровне

– Хорошее сравнение! – Сироженко был возмущен. – Это мои далекие предки уже проходили! С тех пор в наше народе более нет «винтиков». Мы исжили их в себе навсегда. Вам не понять! – закончил Александр неожиданно резко.

– Мой народ тоже испытал колониальное ярмо. Так что мы с вами друга должны друг друга понять. А вот насчет некорректности сравнения... Можете считать себя не винтиком, а клеточкой очень сложного мыслящего организма. Ведь, по большому счету, так оно и есть?

Повисла неловкая пауза. Но когда Сироженко уже хотел поблагодарить Кришнамурти и удалиться, тот внезапно заговорил снова:

– А на господина Хасимото не держите зла. Он лишь кажется сухарем,: но на самом деле это не так. Я-то знаю, что творится у него в душе – его младшая сестра Рэйко погибла в жерле вулкана на Черном Титане. От неё ничего не осталось, совсем ничего. Даже могила на Аллее первопроходцев – символическая. Человека надо понять…

От изумления Александр буквально онемел. Хасимото, Кришнамурти, Стивенс – никогда прежде не встречались между собой. Но вот все они оказались на Клосе, и все их мнения, сомнения и переживания жестко переплел между собой «корневик». Да если бы они и встретились случайно прежде – психоаналитик не стал бы выдавать секреты своих нынешних пациентов. В этом в этом не было никакого сомнения – космоэтика у врачей работала безотказно. Так что на сей раз это была не «проповедь» – а скорее была продуманная информутечка, мало похожая на прямолинейную промывку мозгов:

"Вот чертов мистик! – в сердцах подумал про себя Сироженко, – По глазам он читает что ли?»

И, не найдя: слов, резко выскользнул из каюты. Таблетки душевной анаболики на него не подействовали.

Отчет скрепя сердце космобиолог составил, но про себя обозвал «корневик» подлым пришельцем, словно предвидя в будущем его глобальное предательство и разрушение ложных административных иллюзий. С новоявленными колдунами и магами Сироженко бороться так и не стал, а только чисто по-славянски трижды плюнул через плечо. Естественно, левое!..

8.

Первый труп «культиватора» – так называли тех, кто занимался непосредственно выращиванием и селективным филигранным сращиванием «корневиков» – был найден неподалеку от экватора. Человек лежал на спине, раскинув руки, умиротворенно глядя в небо. Зрачки его мертвых потухших глаз были чуть расширены, но в целом всё свидетельствовало о том, что смерть была легкой, безмучительной. Причина оставалась временно неясной.

Решили, что бить тревогу было пока ещё рано. Однако этот непонятный случай настораживал. Растение, ставшее с помощью людей подлинным властелином планеты, ещё раз подвергли тщательному химическому анализу. Ни в стеблях, ни в корнях, ни в крошечных бурых ягодках токсины обнаружены не были.

Однако случаи смерти людей, занятых выращиванием "корневиковых подушек", участились. Да и вообще – дышать на планете – в самом прямом смысле – становилось всё тяжелей. Пришлось срочно затребовать дополнительных специалистов-экологов с ближайших колонизированных планет.

Мало кто ожидал, что и новый страшный сюрприз колонистам преподнесёт все тот же «корневик» – никакого другого "партнера" у людей на этой планете не было. Прибывшие специалисты несколько недель ломали головы над загадкой – надев кислородные маски, которые раньше не требовались. Состав атмосферы менялся – она постепенно становилась малопригодной для жизни людей.

Или, по крайней мере, Клос превратился во второстепенную планетку, отныне не более пригодную, чем Марс – хотя совсем недавно климат здесь был значительно лучше.

9.

Внеплановую научно-практическую конференцию, на которой всех обещали ознакомить с неутешительными результатами последних исследований, ждали, как манны небесной. Все хотели узнать правду и одну только правду – какой бы горькой она не была! Это как всегда было лучшим лекарством от неизвестности. И всё же, прозвучавшие с трибуны слова потрясли всех, словно гром с ясного неба. Подобного от растительного «союзника» – «корневика» никто не ожидал...

Впоследствии запись той памятной научной встречи много раз с ошеломлением «прокручивали» на Земле. И в который раз удивлялись – как могли упустить из виду то, что, казалось бы, лежало на поверхности!

Впрочем, ничего особо сенсационного исследователи так и не открыли. Но вот что оказалось… Мнемокристаллические архивы сохранили для будущих поколений бесстрастный, но, тем не менее, очень печальный отчёт.

– Как известно, корни земных растений, находясь в почве, вырабатывают азот, – говорил начальник группы ботаников. – Это необходимая составляющая функционального цикла, без которого невозможен круговорот химических веществ в природе. Физиология же здешне-нездешнего растения-гиганта, – а сделали его таковым люди! – несколько отлична от земной. При более тщательном, чем прежде исследовании, на отростках корней были обнаружены особые пупырышки, вырабатывающие инертные газы. А почва здесь очень легко проникаема для жидкостей и газов. Всем известно, что луж на планете Клос не бывает – каким бы сильным ни был дождь, грунт мгновенно впитывает влагу. В случае с отработанными инертными газами происходит наоборот – они проникают из почвы в воздух, изменяя состав атмосферы. Пока «корневиков» было сравнительно немного, и они были разбросаны на значительном расстоянии от друга, на такие глобальные перемены их локальных усилий не хватало. Вот почему отдельное мнение подписавшего отчет Александра Сироженко не было услышано, а сам он бы срочно переведен с 17-го в 29-тый сектор Зоны расселения. Но после того как благодаря искусственной рекультивации планеты предпринятой нами, «корневик» цепко овладел всей планетой, он глобально изменил природные условия, и уже не в пользу земных колонистов – практически он их окончательно выдворил на орбитальные станции. В конечном счете, в этом попустительстве виноваты мы, люди, попытавшиеся в очередной раз исправить природу. И если в локальных случаях это экзофобическое растение создавало кратковременные «ловушки смерти», то при нашей «медвежьей» помощи оно фактически овладело планетой, окончательно изменив состав её атмосферы!

– Но при этом же исчезла угроза зыбучих песков! – выкрикнул кто-то из зала.

– Появилась другая – теперь мы не можем находиться на поверхности без кислородных скафандров.… И хотя инертные газьг сами по себе не опасны, но дышать ими нельзя. И, кроме того, отсутствуют или протекают крайне замедленно вопросы гниения, а с ними и вопросы отмирания старых волоконных структур самого захватчика-«корневика» – При этот докладчик только развел руками. Добавить было нечего...

…Вечером того же дня, уже после научной конференции, сидя в герметически закрытом домике из алюмокерамики, с круглыми иллюминаторами, несколько ветеранов, помнивших, какие усилия были затрачены на то, чтобы сделать "корневик" союзником, вспоминали аналогичные случаи из истории Земли и других планет расселения. Чего только не приходило на память…

И о том, как самые безобидные кролики еда не сожрали всю Австралию, где у них не оказалось ни одного врага – пришлось переселенцам вести масштабном войну с длинноухими… А прирученные человеческие собаки, временами дичая после смерти отдельных фермеров, практически извели местную собаку «динго», которая вскоре осталась только на Тасмании…

Присутствовавший здесь Сироженко припомнил и о том, как в Причерноморских степях когда-то почти подчистую извели сусликов – ведь с они с точки зрения предков людей реабилитировавших «корневик» были вредителями. А вслед за ними не стало степных орлов – ведь суслики были их главной добычей!.. Да и пчёл-«убийц» со смертельным укусом породили люди, занимаясь необдуманной селекцией, а трансгенные продукты и вовсе изменили ДНК человечества и едва не превратили их потомков в инопланетян в собственном мире. И сколько еще таких случаев!

– Подумайте вот о чем, – поспешно подвел итоги хитроватый Хасимото, чья подпись стояла не последней на директиве о расширении ареалов посадок «корневика» на Клосе, – мы сами делим все живые биологические организмы: на «вредные» и «полезные» для нас, забывая часто о том, что природа существует не для наших нужд, а сама по себе, и в чисто видом смысле, и в симбиозах. Клос породил уникальный симбиоз сыпучих песков и «корневика», а мы его нарушил, не поинтересовавшись, что главное его назначение было в предупреждении песчаных бурь – математики затем рассчитали, когда зона зыбучего колодца разрасталась до определенного размера, её тут же окружали «корневики». Знать бы нам раньше об этом… Признаю честно, поторопились… – И вчерашний администратор Клоса плутовато улыбнулся…

10.

…Прошло ещё полтора земных года.

На планету, получившую название Корневик – по имени доставившего всем столько хлопот растения – прибыла комиссия с Земли-17 – ближайшей населенной базы в здешнем секторе исследуемого пространства. Выйдя на поверхность, те немногие из членов, кто помнил былое время, только вздохнули: "Теперь сюда не ступишь без кислородной маски». Другие – их было большинство – без лишних эмоций рассматривала идеально ровную поверхность серо-желтого цвета, по которой легкий ветерок гнал едва заметную рябь, – будто по глади пруда в каком-нибудь земном парке. Сильных ветров здесь никогда не бывало… Визитеры сосредоточенно смотрели вдаль. Молчание несколько затянулось.

– Сначала мы обогащаем атмосферу инертными газами, – торжественно произнес Кришнамурти и тихо добавил несколько слов в переговорное устройство, находившееся на передней части гермошлема.

Люди смотрели в разные стороны – ведь горизонт повсюду был одинаково пустынен. Те, кто обратили взгляд на юг, первыми заметили размеренно двигающегося робота. Тот медленно, но уверенно приближался и при каждом шаге втыкал в почву что-то тонкое и острое, вроде- остроги, которой когда-то рыбаки-подледники били рыбу в проруби. Когда робот подошел близко, стало слышно тихое шипение, сопровождавшее его работу. Включились видеозаписывающие устройства, запечатлевая для всех заселенных людьми планет этот внешне не очень впечатляющий, но результативный процесс.

– Технология эта проста до примитивизма. Тем не менее плоды налицо. Поскольку почва здесь очень рыхлая, металлический прут протыкает ее, проникая на довольно большую глубину.

– :Пузырьки – даже можно сказать, пузыри, учитывая их немалый размер, – вырабатывают нужные нам инертные газы, расположенные на всём протяжении корней, и тем способствуют регенерации атмосферы. Таким образом, робот как бы ускоряет процесс попадания их в атмосферу, но уже под человеческим контролем. Устремляясь в воздух из проколотых пузырей, они уплотняют здешний разреженный воздух совершенно неожиданно для вас – кислородом. Поскольку в симбиоз с «корневиком» очень легко вошла земная хлорелла. И она же своими клетками связывает инертные газы «корневика». Примерно через два века наши потомки действительно здесь построят планетарный космопорт Клос, о котором так долго мечталось…

– А как же происходит «собирание» издержек инертных газов? – спросил журналист-космонетчик.

– И здесь свои технологии… На сей раз давно забытые на Земле дирижабли. Их выстреливают с планетарных челноков в виде полых оболочек с устройством самозаполнения – оно начинает засасывать здешний воздух, который для дальнейшей переработки транспортируется на ближайшие орбитальные станции… Есть и у нас оптимисты, которые надеются сделать атмосферу пригодной для человечества в более краткие сроки… Но теперь-то излишне спешить мы не станем.

Октябрь 2006 г.

Игорь СОКОЛ, Веле ШТЫЛВЕЛД : КРЫСЯТНИК, НФ-рассказ

1.

Захар Суконский недоуменно вертел в руках визитку. По словам охранника офиса её оставил гражданин изысканно одетый, но крайне старомодный, словно сошедший с журнальных страниц первой трети девятнадцатого века… Впрочем, здесь охранник путался… Фрак, цилиндр, пенсне и всё в таком же роде перемежались в описании с белыми лайковыми штиблетами и такими же перчатками…

– Замечу вам, отменная лайка – такую сейчас не купишь…

Откуда только взялся? За несколько минут до его появления ближайший квартал был пуст…

Но ещё более странным было содержание напечатанного на визитке приглашения. Некий Институт Всеобщего Общественного Благоденствия – надо же было придумать такое названьице – предлагал всем желающим посетить некую экспериментальную лабораторию, где можно будет виртуально осуществить любые сокровенные мечты приглашенного. Именно любые – какими бы несбыточными они не казались! Причем бесплатно. Абсолютно бесплатно. Во всяком случае, речь точно не шла.

Суконский вспомнил одинокого соседа своих престарелых родителей. Дядя Митя – его отчества и фамилии никто из мальчишек не знал – всю жизнь мечтал проехать на поезде всю тогдашнюю огромную страну – от Бреста до Владивостока. Но его оклад скромного страхового агента так и не позволил до конца его дней осуществить это, отчего он годами изводил соседей и страхуемых им граждан мечтательно-печальными причитаниями о так и не сбывшейся поездка…

– Вот вы жалеете застраховать вашу квартиру на год всего за два целковых разового взноса от пожара… А ведь только представьте, сели вы на поезд в Киеве и поехали на Восток нашей родины… А оттуда в Манчжурию, а оттуда в Харбин, а оттуда подводным туннелем в Японию… И все в вагоне… С чаем, свежей постелью и приятными собеседниками… А в Киеве возгорание! Заискрилась проводка! Приехали домой. А у вас ремонт, шик, блеск, красота и даже очень приятно… Свежее белье, горячий чай и газета «Комсомольская правда». Где на первой полосе подробнейший отчет о вашей поездке!.. Так что поехали? То есть страхуемся?

Со старого чудака смеялись, но нередко страховались… И даже не на два рубля, а на целые сто червонцев! А всё равно получалось не густо… Чаи были, а вот пиров анжуйских и паров паровозных не было…

Интересно, какие чудеса ожидал встретить дядя Миша где-нибудь там, на самой кромке всеми забытого пролива Лаперуза?

Говоря о своей безвременно сбежавшей супруге, неунывающий дядя Миша неизменно прибавлял:

– Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло… Если бы она и впрямь ушла от меня к другому, я бы её непременно простил. Но она ведь, дура, ушла просто так! В никуда… Получается, что я для неё был хуже пустого места… После этого я ничего о ней ни слышать ни знать ничего не хочу!.. Чур, меня от беглянки сякой…

Старик ворчал, а уже давно не маленький Захар думал, что легендарная тётя Варя ушла не просто так, а сбежала, спасаясь от навязчивой идеи самого дяди Мити до ехать на поезде до Владивостока с пряниками да баранками, а затем куда-нибудь дальше… Видно, тёте Варя прошло вышла на жизненном полустанке, нажав решительно на стоп-кран. Закипела её душа и потребовала длительной передышки…Не было её и на похоронах дяди Мити, и всё-таки Захар признал когда-то в ней кладбищенскую старушку, которая и подаяния толком не выучилась просить, а только семенила от могилке к могилке в поминальные дни, обходя стороной только единственную на всём кладбище – дяди Мити… Она словно боялась пресечь некую виртуальную узкоколейку… до самого Владивостока уже не с этого света.

2.

В отличие от покойного дяди Мити сам Суконский с юности твердо усвоил, что главное в жизни – это материальные блага. Ему казались смешными те, чьи портреты красовались на разномастных досках почета… Ох, уж эти передовики, на собраниях выпендриваются, а в личных судьбах разнос по полной… Известность в масштабе района или даже небольшого провинциального городка, как всегда казалось Захару, не стоила того, чтобы ради одной только её надрываться и напрягаться… Он не относил себя к так называемым «труженикам с Урала»… Уже тогда умные люди знали, – а Суконский самого себя относил к таковым, – что лучше других живут те, чьи портреты на этих досках не появляются…

«Мы не сеем и не пашем, а валяем дурака,

управляем миром нашим… Слава партии, ура!»

Первого институтского курса разбитной Суконский начал делать административную карьеру, и уже на пятом стал вторым человеком в вузовском комитете комсомола… Постепенно обзавелся необходимыми связями… Постиг своеобразный, так сказать, чисто советский паблик релейшн…. Одним словом, прогнулся и вписался в телефонное право…Научился сводить праведное с грешным, очернять белое и обелять черное… Знал точно, где стоит лизнуть. А где стоит гавкнуть… Но однажды, когда гавкать разрешили всем, он резво замолчал… и опять выиграл… А тогда… Следующей ступенькой должен был стать и стал горком ВЛКСМ, благо городок был маленький и делился всего лишь на два района – заводской и совхозный…. В совхозном районе даже паспорта давали не всякому… Так что повезло Захару… Перескочил райком как козлик жердочку… Но тут-то жизнь и повернулась… Грянул августовский путч и канули в Лету и грозная КПСС и услужливо-прогнутенький комсомол.

И тем, кто рассчитывал всю жизнь карабкаться именно по этой служебной лестнице пришлось всё начинать сначала… правда уже с акциями… комсомольского руководящего стажа и умением критически взвешивать реальную жизненную коньюктуру.

А окрестная жизнь словно подтверждала теорию, выработанную Захарам Суконским и ему подобными в кабинетах – в конечном счете всё решали не идеи, а денежные знаки – презренный металл, купонно-карбованцы, гривны, рубли, зелень… бабло. И те. Кто успел за время власти сколотить кругленький капиталец, снова оказались наверху… Вчера компьютерные курсы для отъезжающих на ПМЖ в США и Израиль на единственном в городке РОБОТРОН-1715 позволили и Захару вскоре открыть районный курсовой комбинат и стать его исполнительным директором. Комбинат слили с техникумом, а техникум приватизировали и получили престижный колледж районного масштаба, в который завлекли учить фермерских отпрыской и деток номенклатурных бонз… Учили не самых первых и не самых толковых… Но не бедствовали… Протянулись ниточки в столичные вузы и по коррупционным каналам потекли ненучи в столицу одипломированные колледжем с всё тем же стареньким гроботроном к которому прибавились давно в столице забытые ЕС-1840 да Электроники-85. Стало лепо и дорого себя ощущать, пока не распределились в район настоящие столичные програмеры со своими профессиональными компами и баблом немерянным, срубленном на программах по бухучёту. Программули были с двойным дном. Для одних давали фискальные чеки, для других двойную венецианскую бухгалтерию… Коды программ продавались задурно, и потекли мани-мани уже почти мимо Суконского… Много ли с аренды возмёшь?..

И тогда Суконский пошел в политику! Пообещав заменить «гроботроны» компьютерные на столичные «Поиски» и подкормить ничейных сирот, он вновь вышел на трибуну учредительного съезда вновь образованной районной ячейки какого-то движения и призвал выдвинуть себя в столичные коридоры… И хотя в последнее время Захару приходилось выступать всё меньше и меньше с различных трибун и всё больше крутиться, он не повелся на модный «чисто малиновый да пальцатый до одури» выпендреж и подвязался в новые государственники, – был замечен, обласкан и возвратился уже со столицы завгоротделом народного образования.

Теперь элита правящего класса возила мешки с сахаром в столичный экономический университет с его ведома, и по вполне определенным адресам. В столице мешочников чтили, и из глухой провинции выбраться Захар более не мечтал… Всё было схвачено, даже театральные маски лубочной демократии. И хоть прозвал эту демократию народ дерьмократией, но Захар подстроился и под неё, и даже очень радовался проявлению всё новых и новых местечковых её гримас…

3.

Маски-гримаски, между тем, сменялись в провинции не так уже и часто… Время устаканилось и закучмело… Подвижки прекратились, возможными стали только пересадки с одного кресла в другое, но на том же линейном уровне, и иные руководителя стали просто перевозить старые мебеля в новые евро-аппартаменты, и только так перераспределять эти нехилые мебеля себе в собственные жилищные апартаменты и неправительственные дачи, тогда более порченные мебелишки из квартир ввозить в новые ведомства и тут же списывать… Проходили подобные номера и с номенклатурными, но отечественными автомобилями до тех пор, пока были эти машины моделей стран СНГ. И тогда многие потянулись развивать местное крути-винти сборочное машиностроение в области, собирая всяческие узлы новоявленных в стране корейских и итальянских концернов… Скоро многие пересели на «мазды» и не токмо… За решетку же при этом не угодил вроде никто… Но жить стало скучно и пресно… Не стало жизненных потрясений, прошла и ушла в низги первая лакокрасочная волна облицовочной европеизации, а в душе за это время что-то подвыгнило, и многие запили… Белолошадное виски, жаркий грузино-винный глинтвейн, густую как мебельный лак текилу, дыневый израильский спирт, мадеру и грапу, самогон и крюшон… А из авиационной противообледенительной смеси с соседнего военного аэродрома, где керосиновой Т-1-ой горючки давно не водилось, местные умельцы стали гнать по немецкой лицензии недорогой но мерзкий ликер сортов непременнейше шоколадных, яичных и кокосовых… Так бы дело и шло, но вышло нечто на манер мальчика Мотла с его крюшенно-местечковым анабазисом…. Какой-то сверх умелец настружил в очередной ликер не кокосовой стружки, а стружище из одеревенелых сельских кабачков, которые предполагались на корм скоту… Стружку же кокосовую сбыл барыгам из соседней области, за что и получил сокрушительнейший ремонт ребер и длительную поправку здоровья в киевской элитной Феофании от местного уголовного авторитета… Уголовника объявили во всеукраинский розыск, и он запил в черную у себя на дачи, поставка надлежащего зарубежного пойла на том и прекратилась и вновь в моду вошли вновь обретенные государством водочные брэнды, которыми стали весело и дружно травится целыми коллективами…

И вот тут Захару Суконскому повезло. Он получил назначение на должность заведующего областного отдела по качеству ликероводочных брэндов и монополек и даже наметил в мечтах строительства местного ликероводочного гиганта на привозном сырье, но народ пораздумывал, и стал молча гнать традиционные зелья из собственных засиженных табуретов, и должность Захара Суконского скукожилась и застряла уже не сильно жирным куском в привыкшем глотать ну очень жирные куски горле….

4.

Он как-то не заметил, как сузился круг знакомых. Не говоря уже о друзьях… Они словно замерли да так и пристыли к отдельным полустанкам судьбы… Теперь эти полустанки отошли в прошлое и в памяти о них осталось какое-то неуютно-серое мелькание и ничего уже незначащая раскадровка… конфликтов не с кем, впрочем не было. Но все, или точнее почти все оказались за бортом того лайнера, в котором достаточно комфортно плыл по жизни он сам. Изредка вспоминая кого-нибудь из бывших приятелей, о думал о таком себе имяреке: «Не всем дано выдержать такие-то гонки… Ты, дружище, отстал… То ли случайно, то ли всегда был слабаком… Впрочем, не мне тебя судить, имярек… Был весь да вышел… Чего уж говорить о былом…». Впрочем, со временем, такие мысли все реже и реже наведывались к нему, словно понимая, что они не ко времени и ни к месту…

И вот теперь странное приглашение. Рассматривал с любопытством обрезную открытку безукоризненной полиграфии с тиснением едва ли не сусальной позолотой на странно переплетенных вензелях. Поймал, было, себя на мысли: «не розыгрыш ли это?», но сам же и возразил…. Одна полиграфия более чем на два бакса! Он уже сталкивался с ликероводочными этикетками и знал, что стоят они баснословно… Чем меньше тираж, тем отпускная цена всё более звездная… Помниться Никитич предложил ментолово-малиновую грапу на спиртовой настойки из желудей дуда! Выгонка стоила грошИ, а вот этикеточная продукция потянула грОши!... Нет, не розыгрыш…

А если так, то даже отомстить принесшему это приглашение нахалу не удастся… Растяпа-охранник Васьки, спившийся школьный учтрудовик даже не посмотрел, в какую сторону ушился податель сего… Да и видок был у подателя, как из костюмерной к опере «Евгений Онегин»… «куда, куда вы удалились!..»

Внизу пригласительной открытки-билета указаны два телефона. Оба начинаются с трех «шестерок». Явно не городские… скорее одноразовые… Такие сегодня уже продают различные телефонные операторы… Блажь, казалось бы, а другому умнику только вынь и положь какую-нибудь его собственную заморочку… Он тот же Василий-пропойца ко всему еще не разучился делать заказные автомобильные номера. Так одному братку белым на голубом выбил «Лёвчик» и ничего…. Носится по города сей Лёвчик на своем «лэндкрузере» с профурсетками, и все ему трассу спешат уступать…

«Ладно, позвоним», – решил про себя совершенно неожиданно и облегченно вздохнул. – «Чем рискую? Абсолютно ничем! Если пустышка – послать на марсовую матушку шутников и забыть. А вдруг нет?» Больше сомневаться Захар Суконский не стал и решительно набрал номер.

5.

Ему ответил вполне приятный нейтральный голос – такой мог принадлежать и мужчине, и женщине среднего возраста и, несомненно, должного общественного положения – уж в этом Захар Суконский разбирался вполне. В тембре говорящего были слышны волевые и даже властные нотки, которые выдавали в нём опытного руководителя. Он привык командовать, но не срывался на крик, а полагался на собственный непререкаемый авторитет, к тому же был крайне немногословен и сдержан.

Состоялся краткий разговор, который Суконский предусмотрительно записал на такой же диктофон, на который небезызвестный майор Мельниченко записывал пьяный трёп своего высокопоставленного патрона… Патрон обожал черный юмор, а майор выдал его за смачную политкрамолу и завертел вокруг своих записей всю страну…. Так длилось уже несколько лет, но страна ещё не сорвалась в оранжевые на джипарях… Время текло, ленточка диктофона крутилась… Захар рассеяно слушал. Хоть и слушать особо было нечего. Его без всяких преамбул просто пригласили прибыть по почти знакомому адресу… Последняя фраза почти разочаровала Суконского: он был приглашен по адресу, который – да, просто смешно сказать! – в чуть подзабытые советские времена была улицей Бетонной, затем была переименована в Цементную, за что и получила народное прозвище «цементно-бетонной».

В третьем номере этой улочки находилась заурядная пивнушка, где любители «зеленого змия» прямо под высокими стойками сплошь расколотых мраморных столешниц подливали в пивцо водку, портюшу или даже местную буряковку мутновато-синушного желто-серого цвета. Там и здесь слышалось: «Погнали лебедей! ... Погнали говно по трубам!... Плесни гнильцы под венцы, шоб попустило… Пивка для рывка!».

И попускало, та так, что бились рожами об столешницы и мочились прямо под стойки… Теперь же это заведение гордо именовалось частным элитным клубом «Пирамида» и претендовало на значимость выпуклой пристройкой фасада, похожей на бочонок со складными дубовыми дверцами… Понять откуда такое кощунственное несоответствие архитектуры и заявленного вывеской стиля Суконский постичь не смог. Он просто распахнул двери-складунцы нараспашку и прошел в прокуренный сизооблочный зал…

6.

Время в зале заведения словно остановилось – контингент оставался прежним, правда, у некоторых были нафуфыренные маслянистые рожи, но все в них выдавало людей с временным благополучием – кто сбыл теперь уже бесхозные заводские неликвиды, прежде строго учтенные, кто просто перепродал два-три мешка сахара для самогона или даже чей-нибудь жилой угол окончательно опустившегося индивида и оттого давно уже угодившего в статус местных бомжей… Во всяком случае, люди состоятельные и те, для кого был важен имидж, туда по-прежнему не ходили…

М-да.. Попал… Суконский призадумался, осторожно прищурив глаза, чтобы напрячь зоркость… Промелькнула мысль: неужели это грубая шутка… Да за такие штуки в порядочном обществе черепа бьют!.. А если не шутка, то чего собственно ради? Привыкший во всём искать выгоды, Суконский не видел особого резона для розыгрыша… И он степенно и неторопливо прошел через зал…

Про себя Захар стал отмечать, что в маленьком тесном помещении, в котором висел дым и по-прежнему стоял дух, что хоть мертвеца выноси, за последние двадцать лет всё же кое-что изменилось… Столешницы на низеньких и в чем-то даже уютных столиках уже не были столь искореженными, и стены оклеены вполне пристойными моющимися обоями, а не вырезками фотосессий из журнала «Огонёк» времен строительства БАМа. Правда, прежде такой стиль называли советским модерном, и, говорят, что его изобретателям даже некогда объявили благодарность, обозвав победителями соцсоревнования, и выдали денежную премию, которую тут же обмыли в том же генделе на углу «цементно-бетонной».

Впрочем, до престижного этому клубному заведению ещё расти и расти…

Захар заказал пива, – больше для вида, и медленно высосал кружку, почти не чувствуя вкуса…А напрасно… Это было уже далеко не скисшее жигулевское, а светлый «tuborg», которое завезли в город до залейся...

Сейчас предстаяло подойти к бармену и произнести пошлую фразу времён тотального дефицита: «Я от Михаила Кузьмича...». А что, если нагловатый малый расхохочется ему в лицо, хищно сверкая зубами с брильянтовыми стразами и дико вращая глазами...

Мысль о том, что он будет выглядеть дураком – не давала ему покоя... Он давно относил себя к номенклатурной элите и от дешевой хабалки держался на растоянии.

Впрочем, свидетелей немного, и не из тех, с которыми он пересекался в кабинех власти...Эти же, похоже, чаще оставались у парадного подъезда. Черт с ним! Захар решился.

Разговор вышел в телетайпном стиле, так раньше частили дикторы центрального телевиденья.

– Я от Михаила Кузьмича..

В ответ:

– Вторая дверь направо по коридору...

7.

...К удивлению, задверный коридор тянулся бесконечно, словно изгибаясь по спирали... Мелькали массажные кабинеты и саун-салоны, игорные притончики и занавешенные тяжелым пан-бархаттом полуномера, в которых всхипылали, смеялись, гоготали и пускались во все тяжкие обредшие ненадолго возжделенный рай люди... Где-то хряпали и шарпали ногами, где-то срывались петь и даже кричать... Николай Васильевич Гоголь нашел бы это занятным, но Захар искал комнату, номер который оказался у него на ладоне после рукопажатия с барменом... Это были всё те же три шестерки, и оставалось только недоумевать, кто отстроил при здешнем затрапезном заведении столь невероятно длинный тоннель всяческих сомнительных удовольствий... Ей богу, всё это попахивало чертовщиной.

Единственая лампочка над дверью на странно перекошенном патроне номера «666» светила вполнакала. Очему-то неукстати вспомнилась смешная опечатка из школьного учебника физики, где вместо «нить накала» было напечатано «нить нахала»... Вроде бы одна буква, а как изменился нахальным образом изменился смысл...

А вот и нахалы. И сразу двое: вышли из дверей и решительно преградили путь... Носки их щиблет смотрели в разные стороны, словно их обладатели странным образом стреножили ноги, так как оказалось что левая нога заняла место правой, а та наоборот... Захар опешил...

– Вы чего, ребята, гварды-охранители Кузьмича? Так он мня сам сюда приглашал...

– Плотно завяжите глаза, предложил правый грвард-охранитель, тождественный левому, и протянул Суконскому шейный платок из черного кашемира... Платок из-за своей невесомости вдруг оказался достаточно большим и плотным... Такими платками на сцене искусные фокусники прикрывают на глаз ошоломленной публики якобы исчезающие предметы.

– Да, что я здесь в цирк пришёл? – от возмущения Захар внезапно перешел на дискант.

– Не ори! – тут же парировал левый гвард-охранитель. – Сам ведь пришел...

– А повежливее... – набычился Суконский, забыв про всякую осторожность.

– Вы праве отказать, – неожиданно мягко прервал левого гвард-охранителя правы. – Но раз уж пришли, соблюдайте правила... Проявляйте некий пиетет, пожалуйста, человек уважаемый...

«Странно», – промелькнуло в голове у Захара, – «и здесь некая театральная старомодность»...

Однако покорно завязал глаза, одного любопытства ради... Подкупило Суконского то, что кашемир – ткань благородная...

Затем Захар почувствовал, как его так мягко те же громилы взяли под локти и повели. Хоть это и продолжалось недолго, но в определенный момент Захар ощутил, как из под его ног внезапно исчез пол, будно под ним внезапно разверглась бездна и он завис в свободном полете, крыльями в котором сделались его гвард-охранители...

Всё закончилось внезапно, когда кто-то невидимый сорвал платок с глаз...

Теперь Захар стоял посреди старинного парка, где всё могло бы показаться неностоящим – сплошь киношно-театральным, если бы не певшие над головой самые настоящие лесные птицы самых невероятно-пестрых расцветок. Их небольшой бодрый хор вселял уверенность в том, что ничего ужасного не произойдёт.

Суконский взрогнул, внезапно увидев шедшего навстречу человека среднего роста в синем махровом халате... Казалось, что он только что из помывочной... Поскольку и черные в синь волосы были под бриалином... Захар же принял их за влажные, что и усилило его «банные» подозрения.

Человек поравнялся с Суконским, после чего некоторое время они шли рядом вместе...Со стороны это выглядело более чем естественно и по земным меркам напоминала посещение выздоравлюющего родственника или сослуживца в больнице... Захар ещё и не подозревал, что это ему предписано побывать в некоторой больнице...

8.

– Вы и есть Михаил Кузьмич? – осторожно спросил Суконский, не выдержав затянувшейся паузы, во время которой его пристально рассматривали шальные буравчики глаз.

– А разве не похож? – сказал незнакомец со странным непонятным акцентом. – Вам было бы лучше, если бы я представился лордом Рокстоном или шейхом Абдель-Аббасом? Давайте поговорим, как серьезные люди. Вам предоставляется редкая возможность прямо сейчас получить все блага, о которых вы мечтаете. Правда, лишь в некоем иллюхорном мире. Это даже не виртуальный компьтерлэнд. Эта иллюзия настолько не отличима от реальности, что вы просто не заметите разнице.... К тому же встретитесь в этом мире с некоторыми людьми из привычного вам круга, равно как и с любыми историческими персоналиями... Но и они явят вам себя с необычных сторон. Так что будьте готовы наслаждаться и удивляться увиденным...Если только соблюдете некую небольшую формальность.

– Какую же настороженно спросил Захар...

– Как и во всяком туротеле мы оденем на ваше запясть маленький поясок-амулет... Цвет амулета сможете выбрать сами. Можете убедиться – это гибкий биополистер, который вас ничуть не смутит, Особенно, если исключительно для вас подыщим экземпляр телесного цвета.

На это условие Суконский согласился... Он уже успел побывать в египетской Хургаде и турецкой Анталии, где оба раза ему подобным образом кольцевали...

– Ясно, что ж, продолжим разговор под крышей, а то, кажется, начал накрапывать дождь...

И верно... Небо вдруг заволокло и она стало орошать землю легким летним дожнем.

И вновь чудо... На опушке возник обыкновенный домик из старых брёвен, обросших мхом. Весь фокус состоял в том, что мгновение назад никакого домика не было.

«Видно здесь сплошные иллюзии», – про себя подумал Захар, но внешне подозрений не выказал.

На деревянном столе стоял самовар с заваренным липовым чаем к которому предлагался кленовый сироп. За чаем они и продолжили разговор. Первым заговорил Захар:

– Вам не не кажется, что ваше предложение попахивает каким-то авантюризмом? – решительно спросил он у Михаила Кузьмича, который будто и ждал этого вопроса.

– И это говорите вы, господин Суконский, который сам по натуре врожденный авантюрист? Да ваши послужных подвигов хватит не на одно уголовное дело! Не вы ли отсылали на Ямал вместо сливочного масла строительные отходы... Кстати тамошние ненцы соорудили из этих строй материалов вигвам своей собственной глупости, в котором написали единственныую фразу на Преведе: «Ни к адныму Суконскому в падлы не обращатца!». Так что вы, Захар, молодца, лучше поговорим о другом... Как у вас обстоят дела с родственниками?

Суконский, изрядно смутившись обознанности оппонта, сказал ему напрямую:

– Жена есть, детей не имеем... Брат ещё есть в Канаде... Не патриот...

– А как же вы, имея такого братца, сделали карьеру?

– Он уехал после распада совка... Никого бы не интересовало, если б даже он растворился и выпал где-то в осадок...

– Родителей давно потеряли?

– Кремировал, – сухо ответил Суконский. На его лице не дрогнул ни мускул. Но подумав, прибавил:

– Во время перестройки появились множественные фельетоны о тех властьимущих, которые не посещают могилки своих родных... А я человек занятой... Мне у живых знакомых посещать некогда.

– Не пытайтесь казаться передо мной лучше, чем вы есть, нет у вас знакомых, Захар...

Суконский его прервал на полуслове... Он шёл сюда не за моральными установлениями:

– Мне бы хотелось перейти к сути дела.

Михаил Кузьмич согласно кивнул... Похоже переговоры вступили в решающий этап.

9.

Беседа оказалась долгой и весьма неожиданной. Прежде всего Суконский узнал, что назад дороги нет – сбежать отсюда не представлялось возможным… Это был совершенно новый, отторженный от прошлого мир, битые фантасты сказали бы – параллельный…

Один из помощников всесильного здесь Михаила Кузьмича коротко объяснил, что условия проведения предстоящего эксперимента крайне просты: фирма, далее именуемая Институтом Общественного Благоденствия берется осуществлять все мыслимые и немыслимые желания, всего возможного фантасмагорического и реального спектра.

Правда, при этом всё могло происходить в строго отведенных местах.

– У нас с декорациями напряг, – вежливо оправдывался помощник. – Поэтому и цена не столь высокая.

Захар решил помечтать… И прежде всего, он решил отправиться к пирамидам… За мгновение он оказался у пирамиды Хефрена…. У входа его ожидал крупный гид-египтянин.

– Нам в пирамиду? – спросил его Захар.

– Нет, нам в галерею напротив. Обычно она закрыта. Но для вас, пожалуйте…

Гид провел его по сколам щебенки в место, которое отрылось там, где на всех мировых слайдах начиналась пустыня. Под ногами скрипели мелкие камешки…

– Возьмите с собой один, – предупредительно предложил гид. – Положите на воскуряемый жертвенник. И задумайте желание… Оно исполнится. Всё надежно и просто.

Жертвенник возник за углом. Медная решетка жертвенника не была нагрета. Захар легко положил серый окатыш и представил себя в Городе с золотыми улицами, проездами и тротуарами…

Когда он открыл глаза – в городе с тротуарами и мостовыми из чистого золота мела снеговая пурга. Он ступил несколько шагов по полированной поверхности и ноги разъехались. Суконский грузно проехал лицом по золотому асфальту, срыгнул проклятие и тут же пожелал последущее подобное испытание прекратить…

Когда он очнулся – скула ныла самым натуральным образом, а на жертвеннике пылал изумрудный сапфир, в который превратился окатыш… Рука жадно потянулась к драгоценному камню…

– Прислушайтесь к мнению специалиста, – чуть не ласково сказал за спиною гид. – У вас русских есть поговорка «Не по Сеньке шапка». Вы не жили в странах Магриба и не ведаете всего коварства здешней магии… Я бы предложил вам более реалистический сценарий событий… И вот что ещё: своим желанием вы не просто оплавили серый камень из песчаника в драгоценный сапфир. Вы его реально извлекли из прошлого времени, с древней короны Великих Моголов. Оставьте его там, где он лежит, и мы его трансмутируем на место… Иначе начнутся поиски и Интерпол вскоре выйдет на вас..Ему мы вас и передадим…

«О, черт возьми, это лишь не хватало», – с ужасом подумал Суконский и оказался на прежнем месте…

Да, больше у Захара мистических образов не возникало, и он принялся мечтать о чем-то более земном и реальном. Но тут-то он и обнаружил, что его фантазия никак не может выйти их прежних номенклатурных рамок.

10.

…Сначала он в немыслимых стал поедать всяческие деликатесы, которые в совке были доступны лишь слугам народа, а в последние годы – всяческим бандитам всех рангов. Но обнаружил, что при совместном потреблении ананасов, кальмаров, красной рыбы и манго возникает стойкое несварение желудка, и спустя две недели от подобной еды его уже воротило.

Далее, прежние девочки по вызову, которые раньше возникали только при хорошо проплаченных коллективных застольях в бане, прислуживали теперь за столом, а также в любую минуту могли лечь с ним в постель… Впрочем, последним постель для этого не требовалась, но… Они потребовали от Захара жилплощадь под свой недевичий будуар, в котором они непрерывно сплетничали – о нём и только о нём, курили, меняли прокладки, грызлись между собой, соперничая за его расположение, и тем самым, случалось, доводили уже не молодого Суконского до апоплексий…

Избавиться от них он же уже не мог. В фантастическом фильме «Солярис» легендарного Андрея Тарковского искусственная Хари возрождалась как Феникс, эти же дивы просто не исчезали, тогда как фантазия то и дело требовала и рождала новых субреток. И тогда однажды Суконский едва не пожелал стать кастратом. И тогда он придумал, чтобы все его дамы с перцем внезапно стали послушницами, и тут же созданный сексуальный бестиарий превратился в некое подобие монастыря, на территорию которого ему запретили входить…

И теперь по вечерам Суконский с ужасом слушал дивные пенья воинственных захариянок…

Так за днями проходили месяцы, счет которых Суконский уже потерял… К тому же за монастырской оградой стали рождаться дети! Они орали до Осипу, и Захару во спасение пришлось выдумать патронажниц и нянек, и ещё кучу всяческого населения… И теперь он жил крайне стесненно в самом центре своего безумного мира, который орал, развивался, ругался и гадил где не попадя… Спасало то, что ассенизация происходила тут же… Но это была единственная поблажка…

В остальном же, что ел сам Суконский, то же ели и они… Недоеданием спастись было нельзя. Названные им «пришлые» были списаны с его самого, и его личный дискомфорт мгновенно умножался, а голод вызывал отправку под капельницы, которые ставили всем! И ни те кто ставил, ни сами капельницы не исчезали потом….

11.

Однажды Захар в очередной раз загрустил, и не заметил, как задремал. Ему привиделось нечто. Сон … – не сон, сказка – не сказка…

Будто едет по просторам Евразии поезд, движимый старым-престарым паровозом с черной трубой, изрыгающей клубья густого дыма. Но стёкол в вагонах нет, и видно, что они пустые. И только в первом едет один единственный пассажир. Серенький пиджачок на нем, затрапезная кепка, лицо рано постаревшего человека… Таких лиц Суконский перевидал в провинции море… Волна перестройки сбила у людей прежнюю возрастную шкалу и превратила их преждевременно в стариков.

Но у этого старца желтые прокуренные зубы и морщинистые тонкие губы спечены в счастливую улыбку. Кого-то это мужичок смутно Захару напоминал, словно из забытого детства. И вдруг его осенило! Да это же дядя Митя. Не сдержался, крикнул:

– Дядя Митя, вы помните меня?

И самому Суконскому вдруг стало неловко: «Это как же может давно умерший сосед его, Захара, узнать?»

А вот и ошибся. Сосед его точно признал, только последующий разговор у них получился странный…

В это время поезд достиг перрона с надписью «Владивосток», и тут же по волнам двинулся дальше.

И снова впервые за долгое время изумился Захар – даже во сне не бывает такого!

– Как же так, дядя Митя, почему вы не плывете, а едете?

– Разве не понял ещё, сынок, здесь же со всеми так: кто о чем прежде мечтал, тот своё же и получил… Не было у мечты о плавании, как и о полёте. Зато теперь этот поезд меня одного вокруг Земли катает – в любом направлении… Так что и в Австралии бывать доводилось. Правда, не выходя из вагона. Но всегда непременно только через Владивосток. Зациклило меня на этом городе, что ли… Не отпускает он меня.

Сказал и растаял в дымке вместе с паровозом. И тут Суконский ощутил странное чувство – нечто вроде щемящей зависти к этому человечку. С тем и провалился в глубокий тревожный сон… Как оказалось, последний в качестве человека.

12.

В просторном конференц-зале собрались наблюдатели за земной цивилизацией, представлявшие высокоразвитый галактический консорциум планет и астероидов звездной системы Бетельгейзе.

Один из них, известный больше самим землянам под именем Михаила Кузьмича, внес на сцену клетку с крысами… Внешне обычными…

Помолчав, дал собравшимся внимательно на них посмотреть. После столь выдержанной научной паузы заговорил:

– Из всех видов живых существ, обитающих на планете Земля только люди и крысы способны убивать себе подобных и концентрироваться в сверхдопустимых количествах, где легче возникают отряды праздных асоциальных особей, способных выстроить свою собственную иерархию, которую следовало бы называть преступной и паразитной… Наша исследовательская группа изучала эти иерархии социальных паразитов, пытаясь иссечь их из земной реальности, чтобы земляне попробовали перестроить свои зараженные паразитами социумы. Однако эта задача оказалась непростой.

После паузы Михаил Кузьмич продолжил:

– Существовал этический принцип выбора паразитов. Мы предпочли иссекать паразитов-иерархов из человеческого социума. И нам это удалось. Перед вами как раз такие паразитные гомо сапиенсы, которых методом обратной эволюции реально удалось превратить в самых безобидных лабораторных крыс. Кстати, они пока ещё не опасны самому крысиному сообществу… Но только до тех пор пока не затрагиваются их глобальные паразитные принципы… Так вот, поскольку мечта каждого из них материализовалась с наибольшей силой, то они наплодили достаточно выводков себе подобных для того, чтобы образовать полноценные первичные крысиные гнезда. Крысам с ними и разбираться, но только не людям, которым и так от них на веку досталось… Нам же еще предстоит изучить в будущем механизм двух крысиных сообществ – традиционного и привнесенного со среды гомо сапиенсов, но положительным является то, что вскоре именно этим генно-гедонистическим методом всё земное человечество будет постепенно санировано… Позвольте перечислить первые имена паразитов-вредителей, которых раз и навсегда иссекли из человеческого сообщества.

После этого был зачитан длительный список, в котором имя Захара Суконского в последний раз прозвучало по-человечески… Под номером 15082007.

лето, 2007 г.